— Хорошо. Никаких новостей пока нет? — спросил Джафаров. — Может, вам звонили насчет этого бежавшего?
— Да нет, никто не звонил. Думаю, он в городе прячется. Мы дали сообщение о задержании этого типа почти сразу. Он бы просто не успел доехать ни до северной границы, ни до южной. А куда тогда он делся?
— А если он едет в сторону Карабаха? — предположил Джафаров. — У него был с собой и пропуск для проезда через армянскую зону боевых действий.
— Учли. Там тоже всех предупредили. Даже отрезали дороги на Гянджу и Шеки-Закаталы. Нет, он точно в городе. И машина его здесь. Нужно искать лучше.
— Будем искать, — пробормотал Джафаров.
— Главное, выяснить, нет ли у них сообщников в городе, — продолжал Кязимов, — когда будем знать, кто именно им выдавал пропуска, будет значительно легче выйти на их связи. В общем, давай быстрее приезжай.
Джафаров положил трубку и пошел к начальнику горотдела, просить у того автомобиль. От горотдела до прокуратуры республики было минут десять езды.
Когда он приехал на работу, внизу, у дежурившего милиционера, его встретил белый от ужаса Ибрагим Караев.
Здание МВД было почти рядом с прокуратурой, и он только что поднялся наверх по улице.
— Что случилось? — Джафарову не понравился вид Караева. — Кому был выписан пропуск?
— Там нет имен, — Караев сделал страшные глаза и, оглянувшись по сторонам, шепотом добавил:
— Но начальник отдела сказал мне, что они были отосланы сюда, в прокуратуру, по личному указанию самого Велиева. Пять чистых бланков.
Джафаров почему-то вспомнил председателя колхоза.
— Это война негодяев против всех честных людей, — кажется так сказал ему Гумбатов.
Она была ненасытна в любви, словно изголодавшись по ней. Когда они, с трудом умещаясь на интуристовской кровати, лежали вместе и она достала сигареты, он вдруг спросил:
— У тебя нет друга?
Она закурила, закашлялась, поперхнулась и лишь затем спросила:
— Это так заметно?
— Ты не поняла. Я просто задал вопрос.
— У меня был муж, — сухо сообщила она, — его убили в Сухуми в прошлом году. Он был племянником Шалвы Руруа. Думаю, у тебя нет больше вопросов.
— Извини.
— Да, — ответила она, глядя в потолок, — я совсем одна. И у меня нет друга. Единственный мой самый близкий и дорогой друг — мой пятилетний сын.
Больше у меня никого нет.
Они помолчали. Внезапно она спросила:
— Когда ты уедешь?
— Сегодня, — иногда он бывал жестоким даже по отношению к самому себе, — я, кажется, выяснил все, что должен был выяснить — Тебя волнует проблема контрабандистов?
— Скорее, наркотиков.
— Понимаю. Ты из КГБ?
— КГБ сейчас нету.