Дома, вот уж повезло, подали воду. Струйка была не толще спички, но это все равно была вода. И пахла она гораздо лучше, чем та, которую они пили в окопах. Ростик тут же наполнил с помощью садового шланга все бочки, и даже хватило напора налить четверть бака в садовом душе, построенном отцом.
Искупавшись и переодевшись во все чистое, он подумал было приготовить себе что-нибудь поесть, но почему-то уснул. Проснулся от того, что кто-то ласково, как в детстве, поцеловал его в лоб. Он открыл глаза, это была, конечно, мама.
Она выглядела осунувшейся, бледной, усталой. У глаз собрались незнакомые морщинки, но глаза сияли все той же победной силой, что и раньше, и она была так же красива, как тогда, когда уходила с отцом в кино или просто пройтись по городу. За ужином они говорили мало. Она лишь смотрела, как он ест, подперев кулаком щеку, и вздыхала. Лишь убирая пустую тарелку, спросила:
– Как там у вас, все живы?
– Да ты что, мам, – с преувеличенным энтузиазмом ответил Ростик, – богомолы же стрелять не умеют. Просто пытаются проволоку срезать или рельсы отвинтить…
– Не скажи, – сказала вдруг мама. – К нам стали поступать раненные от выстрелов из каких-то самострелов, что ли… В общем, это стрелы с насаженными вместо острия колючками какого-то растения. Они потрясающе острые, твердые и дают очень плохой, глубокий разрез.
– Нет, мам, у нас такого не было, у нас все спокойно.
Она печально улыбнулась.
– То-то мы каждый вечер стрельбу слышим.
Она стала собираться в душ, нашла в шкафу свежее полотенце, длинный халат.
– Ну, ведь это мы же стреляем. А они – просто насекомые. Ладно, у нас там – пустяки. У вас-то что? Что в городе слышно?
– Из годных к строевой остались только девушки, – сказала мама. – И еще идут упорные разговоры, что будут рыть рвы, как во время войны.
– Рвы? – тупо спросил Ростик. – Зачем рвы? У них же нет танков, а ров они просто перелезут.
– Сам знаешь, какие у нас начальники, – и мама ушла купаться.
Ростик переоделся в штатское и вышел, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на Октябрьскую. На лавочке уже сидел Ким. В штатском. Он был вымыт, даже блестел, наверное, как и Ростик. И весь светился добродушием. Словно когда-то в детстве, он спросил:
– Что делать будем?
У Ростика уже давно, еще с того момента, когда им сообщили об увольнительной, засела одна мысль. Теперь он ее озвучил:
– Знаешь, мне хочется сходить в обсерваторию.
– Зачем? – удивился Ким.
– Мы ведь так ничего и не знаем – где оказались и почему? Может, они что-нибудь новенькое выяснили?
Ким посидел, подумал, посмотрел на облака над головой, которые уже скоро должны были погаснуть, и кивнул.