Я терпеть не мог, как готовят в этом заведении, поэтому не стал притворяться, что пришел обедать, а просто уселся под легким солнечным зонтом на противоположной стороне улицы, на выносном балкончике, откуда видно было все, что творилось в округе. Снова, уже слегка осовев от усердия, я тянул кофе, не находя ни малейшего удовольствия в этом отвратительном напитке, в его цвете, вкусе и запахе.
Появился Лапин-младший, как я и ожидал, в обеденное для нашего офиса время. С ним было еще трое. Они пришли от Лубянки пешком, главным образом потому, что никто из них не хотел платить за стоянку в этом весьма недешевом месте. Вообще-то, трое – это немало, но и недостаточно, чтобы помешать мне поговорить с выбранным мной пареньком по душам. Но все-таки я сделал вывод, что с приходом Нетопыря в бывшей моей группе изменился расклад сил, и настолько, что Лапина даже сделали маленьким «команданте».
Он и вел себя соответственно перед этими лохами, дураками, салагами. Он вещал, разглагольствовал и поучал. Прислушавшись ментально к текстам, которые он вливал в уши нашей служивой молодежи, я обнаружил: мыслями в этих разглагольствованиях и не пахло. Разумеется, это была чистая идеология, своеобразный, так сказать, лапин-ленинизм – некогда единственно верное учение, само название которого сейчас помнили только типы вроде меня.
Лапин объяснял, что Передел как начальник группы устарел, должно быть, слишком гуманизировался. Доказательством является тот простой факт, что он не дает использовать на полную катушку мою жену. По мнению Лапина-младшего, теперь уже единственного, то есть просто Лапина, из нее вышла бы превосходная приманка, а чтобы этот план подействовал на меня вернее, следовало предоставить ему, Лапину, возможность меня слегка подзадорить.
В его слабеньком умишке я без труда прочитал, что, когда все будет завершено и они завалят меня, он займется Валентой по-свойски. Это был его вариант мести за папашу. Разумеется, отца он не любил, в этом семействе и слова-то про любовь воспринимались лишь в самом дурном понимании, и даже втайне был мне благодарен, что я убил Лапина-старшего, освободив младшего от унизительной опеки, но в этом он никогда бы не признался. Даже ментограмму, уличившую его во лжи, он готов был отрицать до последнего.
Они вошли в забегаловку, я расплатился и, стараясь не вникать в садистско-сладострастные мечты этого гения сыска, потащился следом. Я выждал немного, заглянул в витрину, нашел место, где они расположились, и вошел в своем обычном обличье, не желая выдавать неприятелю свои возможности по маскировке.