Когда-то он спас меня, завербовав в нашу Контору, потом пару раз выручал, когда на меня вешали статьи за разные мелкие и крупные прегрешения – совершенные, конечно, по долгу службы. Потом вообще переключил на Шефа, а мой ушастый начальничек рассматривался прямым преемником Шлехгилбера, так что большего доверия от него ждать мне не приходилось.
Он был высок, сутул, совершенно лыс и очень любил длинные, почти как шинель Дзержинского, пальто. Сейчас он тоже был в таком пальто. И к тому же опирался на палку. Должно быть, нога разболелась. Он получил эту рану в ногу уже в довольно зрелом возрасте, в Афгане, а такие вот зрелые раны плохо заживали.
Он постоял, подождал, не стесняясь нарушить все правила маскировки. Сообразил, кажется, как и я, что ничего тут не будет. Что нас провели. Но теперь ему следовало красиво разрешить ситуацию.
Итак, он подождал. Потом к нему подошли, не скажу подбежали, но все-таки притрусили, еще двое. Одного я узнал сразу – это был Колымников, второй, наверное, его командир. Основной поднял руку в приветствии, а потом стал ругаться. Это было ясно. Колымников выпрямился чуть не по стойке «смирно», пару раз попытавшись что-то сказать. Но ему не дал один раз Основной, а другой раз – его командир.
Так, все понятно. Шлехгилбер требует служебного расследования об утечке информации.
И пока он так говорил, я понял, что все это – очень плохой признак. Сегодня ночью, хотим мы того или нет, скорее всего умрет еще один человек. Умрет плохо, в пытках, жуткой смертью, которую я не желал бы самым злобным моим врагам…
Потом я подумал, что следует сделать, не теряя видимость углы, жигана, уголовника до кончика ногтей, Терминатора, бандита, насильника и убийцы, чтобы этой смерти избежать… И ничего не мог придумать.
Я еще раз посмотрел на Основного, потому что за три года, пока работаю на Контору, я видел его всего-то раз десять. А потом отложил свою ночную машинку и тихо, не включая фонарей, отбыл на Ленинградку.
Плана у меня, конечно, не было. Но я был убежден, если останусь этой ночью в живых, объяснять придется много. Потому что трупов будет хоть «КрАЗами» вывози.
К тому шло. Провал малинской засады, смерть Запашной, тот странный факт, что меня на целых два дня оставили в покое, хотя до этого донимали чуть не покушениями на мою драгоценную жизнь…
И все-таки я не был ни в чем уверен. Могло так получиться, что меня все-таки остановят. Встретится амбал какой-нибудь, от которого пули отскакивают, и остановит, например переломив через колено. Или опустив, с размаху, двенадцатым позвонком на чугунное ограждение какого-нибудь моста…