Так, теперь понятно, почему он озаботился об этом позвонить. Он просто пропустил это письмо и теперь решил переложить ответственность на другого, и лучше на кого-то, кто не начальник, потому что в России начальники занимаются тем, что продают подчиненных, поэтому нужно сигналить не наверх, а вбок. Мне, например.
– В инструкции о наружном наблюдении черным по белому написано, проверка почтового ящика обязательна. А теперь ты…
– Ты мне уставы не читай. Я их лучше тебя знаю.
Но до конца грубить он не решался. Вдруг я найду способ отпихнуться от этого его упущения, и тогда он снова окажется со своей залепухой на руках. Он ждал, как повернется дело.
– Потому и знаешь, что не выполняешь. Выполнял бы, давно перевели бы на какую-нибудь толковую работу. – Это я так, ворчливость изображал. Начальственность изобретал.
И не хуже самих наружников я знал, что внешнее наблюдение, как бы низко оно ни котировалось, – это талант, и притом редкий. От хорошего наружника и в самом деле невозможно было уйти, таких типов мне показывали. Впрочем, от очень хороших наружников никто и не уходил, их просто не замечали, они умели раствориться не то что на улице, это многие умеют, а в голом поле или на пустынной аллее парка. Как говорил Основной, на хорошего наружника даже сторожевая собака не лает, и такие люди действительно есть.
Пока я думал об этом, решение пришло.
– Ладно, выручу тебя, съезжу. Но ты, если еще раз лопухнешься, получишь и за письмо вкупе.
Он промолчал, а я вернулся в машину, попросил Воеводина выпустить меня и поехал к Сэму.
Машину «наружки» я не заметил, да и не приглядывался. Они к тому же, почти наверняка, подготовились к моему появлению. Поднявшись наверх, я позвонил в знакомую дверь и прождал так долго, что даже начал немного беспокоиться.
Сэм принял меня почти не удивившись.
– Я почему-то так и подумал, что вы скоро будете, – сказал он вместо приветствия.
– Почему? – вместо своего приветствия спросил я.
Он вздохнул. Его, вероятно, глубоко ранила моя невежливость.
– Входите. – Я вошел. – И посмотрите, что я выудил из своего ящика сегодня.
Он сходил на кухню и вынес надорванный конверт. Письмо было написано на клочке бумаги с картинкой горного пансионата. Но эта картинка могла и не иметь никакого отношения к тому месту, где отдыхали Барчук с Клавой и где Клава умерла.
Я прочитал письмо вслух:
– «Милый Самуил Абрамович. Я тут случайно обнаружила нечто, что напомнило мне о Веточке. Это может напомнить и вам одну особенность, которая, кажется, здорово поможет тому молодому человеку, который на последней неделе расспрашивал о Веточке всех в Прилипале. Мне очень хочется ее с вами обсудить. Не уезжайте никуда до моего возвращения, ладно? Клава».