– Во-первых, это не я мечтал, а Саша Черный. А во-вторых, ничего я ни у кого не собираюсь брать. Разве что у американского государства. Оно, оказывается, субсидии дает на сельское хозяйство. Вот это, я понимаю, грант на написание поэмы!
Вера хотела сказать, что ей невыносимо тяжело будет без него, что Атлантика, которая вот-вот их разделит, кажется ей бескрайней… Но сказать это было нельзя.
– Как же вы все-таки устроитесь? – стараясь, чтобы голос звучал спокойно и даже по-деловому, спросила Вера. – Ты в Техасе, она в Нью-Йорке? Это же только отсюда кажется, что близко. А на самом деле как от Москвы до Сибири.
– Я знаю.
Сын смотрел широкими, скальными глазами своего деда.
– Вы же измучаетесь через год!
– Ну посмотри ты на меня, мам, – помолчав, сказал Тимофей. – Думаешь, я позволю, чтобы она мучилась?
– Чтобы она – думаю, не позволишь, – вздохнула Вера. – А сам?
– А сам – жизнь подскажет.
Он умел слышать подсказки жизни, ее мальчик. Он умел это гораздо лучше, чем она сама. В своей-то жизни Вера только один раз расслышала эту странную, необъяснимую подсказку – когда родила его двадцать семь лет назад.
– Я ее люблю, мам. – Тим посмотрел все тем же растерянным, незнакомым взглядом. – Прямо как на чашке написано. Кстати, у нее тоже такая чашка есть.
– Знаю. Она мне показывала.
Алисина чашка, о которой вспомнил Тим, в самом деле была точно такая же, как та, которую и он сам, и даже Вера помнили с детства. Она и сейчас стояла у Веры в буфете, эта чашечка старинного гарднеровского фарфора. На ней красовалось вырисованное мелкими розочками пылающее сердце, в центре сердца нежно синела незабудка, а под сердцем старинной вязью было выведено: «Ни место дальностью, ни время долготою не разлучит, любовь моя, с тобою».
Вообще-то Вера эту чашку не любила. От мамы она знала, что ее подарила когда-то отцу его первая жена. Вера с детства терпеть не могла всяких сентиментальных красивостей, воплощением которых казалась ей эта надпись. А Тимке, наоборот, надпись нравилась. Он говорил даже, что по этим словам впервые понял, что такое поэзия.
И вдруг выясняется, что у Алисы есть точно такая чашечка! И тоже из разряда семейных реликвий – досталась от бабушки, – а потому она повсюду возит ее с собою. Когда они пили кофе у Тима в башенке, Алиса налила его Вере как раз в эту чашку.
Впрочем, Вера не находила в себе сил для того, чтобы удивляться такому совпадению. Ну, чашка и чашка. Две чашки. Делали же и двести лет назад сервизы.
– Когда ты уезжаешь, Тимка? – спросила она.
– Мам, ну что ты? – Лицо у него стало расстроенное. – Думаешь, я уеду и про тебя забуду? И стакан воды не подам?