Она не поняла, груб он с нею или ласков. Нет, наверное, он все-таки не был ласков, хотя то, как он был с нею, не называлось и грубостью. Он просто был с нею – весь, всем своим сильным телом и чем-то еще, что не было телом, а было только чувством и не имело названия.
От его тела, рвущегося в нее и всю ее разрывающего, ей было больно, а от этого неназываемого чувства – счастливо, и потому нельзя было понять, от боли или от счастья вскрикивает она, обнимая его всего руками и ногами, изо всех сил вдавливая пальцы в его голую спину в ту минуту, когда весь он уже в ней.
Губы у него были шершавые, запекшиеся, и его поцелуи царапали ей губы, все лицо. И ресницы колко касались ее щек, лба, когда он целовал ее снова и снова. Они были очень длинные, его ресницы, только теперь она поняла, что в самое первое мгновение, когда его увидела, то сразу представила, как эти длинные острые стрелы касаются ее лица.
Поцелуи его были неутолимыми, бесконечными, Тоня пила их, как воду из темного озера, и не могла напиться. И чувствовала, что он не может напиться ее губами тоже, оттого такие шершавые, такие запекшиеся у него губы.
Страсть сжигала их на мокрой траве, и в этой сумасшедшей, мгновенно охватившей и никак не отпускающей обоих страсти было уже неважно, грубы они оба или ласковы.
Тоня не почувствовала, когда закончился в нем этот стремительный, несдерживаемый порыв. В ней самой он не закончился – так же, как и не начинался. Просто с той минуты, когда он посмотрел на нее, стоящую по грудь в темно-прозрачной воде, она поняла, что их совершенно ничего не разделяет, что это стало так задолго до того, как они встретились, и что это должно быть так, потому что иначе быть не может.
Тут что-то перекатилось у него в груди громовым раскатом, он прижал Тоню собою еще сильнее, совсем вдавил ее в мокрую приозерную траву и землю, его голова упала ей на грудь, заметалась между ее плечами, а сам он забился и застонал от боли. Или не от боли?..
Когда он замер, она почувствовала, что и ее тело замирает, совсем лишается сил; скользнули вниз, отпуская его, ее ноги и руки. Если бы он теперь встал и ушел, даже не взглянув на нее, Тоня ничуть не удивилась бы.
Но он все-таки не ушел – только, побыв мгновение в неподвижности, медленно приподнялся над нею, лег рядом и отвернулся. Тоня тоже не могла заставить себя посмотреть ему в лицо. Она села и сразу почувствовала, что он смотрит ей в спину. Его взгляд прожигал и ранил. Тоня обхватила себя за плечи руками, как будто надеялась заслониться от его взгляда, но это не помогло. Наверное, если бы она заслонилась от него броней, его взгляд все равно оказался бы сильнее такого слабого препятствия. Она обреченно положила руки на колени, оставляя ему делать с нею все, что он хочет.