«Ах черт, – понял Леон, отхлебывая из бокала, – значит, зашевелился Григорян! Выходит, Коровин действительно приволок ему нечто этакое, что уже стоит выносить на обсуждение. Интересно… надо будет посмотреть обязательно.»
– Пускай обсуждают, что хотят, – махнул он рукой. – Дообсуждались уже.
– А у нас тут сидели вчера… трое, – наклонилась к нему барменша, – так все про металлургические биржи спорили. Чуть не подрались – один говорит, акции продавать надо, пока совсем не обесценились, другие ему – нет, они сейчас только вверх пойдут, ничего ты, дескать, не понимаешь. Так он кулаком по столу – и ушел. А они за него платили потом. Да-а… интересный тут народ у нас. Я вот когда в Бутово работала, так там драки каждый вечер были, менты дежурили, весело, в общем. А тут если и подерутся, так потом извиняются. Нет, оно приятно, конечно, только вот девчонки наши – ну, сам знаешь, все сюда хотели, ну, чтобы, типа, кавалеров завести побогаче. А – фигу! Не те тут у нас кавалеры.
– Что ж не кавалеры? – удивился Леон.
– А-а… – Ольга сморщилась и опустила глаза. – Какие тут кавалеры? Импотенты все, от работы своей: зайдет, две по сто выпьет и скорее отсыпаться. Людка, вон. Увольняться надумала: какой, грит, смысл? Зарплата везде почти одинаковая, так в этом болоте замуж не выйдешь, что сидеть? Ты вот, к примеру: кавалер разве? Не замуж, я понимаю, так а вообще, ну, там, погулять с девушкой… дождешься.
Макрицкий сделал большие глаза и пристукнул по стойке опустевшим уже бокалом.
– Выходит, оторвался я от народа, – хмыкнул он.
Ольга налила ему вина и отвернулась, чтобы принять заказ у седовласого господина в дорогой замшевой куртке, который, вздыхая и извиняясь, попросил «графинчик, икорочки порцию и, милочка моя, опяточек с лучком, а то душа не выдержит».
«А и в самом деле, – подумал Леон, – когда я похмелялся в последний раз? Так с ходу и не вспомнишь. Хорошо людям – форму им держать не надо. Пей, сколько душа попросит, и никаких вам боевых тревог посреди ночи. Хотя… разве они когда-нибудь увидят то, что видел я?»
Слушая, как Ольга привычно уточняет заказ, он вдруг остро ощутил: сама мысль о том, что довольно скоро и ему предстоит превратиться в мирного обывателя, ползающего по поверхности родной планеты и знать не знающего о безграничности мира, начинающегося сразу за пеленой атмосферы, кажется жуткой. Будто открывается, скрипя, какая-то пыльная темная дверь, а за ней – затхлое, пропахшее сыростью подземелье, из которого нет и никогда не будет никакого выхода. То ли от вина, то ли от самого настроения сегодняшнего осеннего утра, где-то внутри Макрицкого всплыли туманные, трудно припоминаемые сейчас ощущения детства. Восторг, смешанный с жутью, всегда наполнявший его, когда он мальчишкой смотрел в бездонную черноту украинского неба, колышущуюся светом далеких звезд. Черное небо осталось в прошлом. Вместо него перед глазами маячила сочувственная улыбка уже начинающей расплываться Ольги, которая давно махнула на матримониальные перспективы и всегда готова поболтать с похмельным украинским майором, постепенно забывающим, чего он когда-то хотел от жизни…