– То вы, Маша, торопитесь, то вы заняты! Эдак мы с вами никогда поближе не познакомимся, и придется нам узнавать друг друга после свадьбы! – сморозил он. – Хотя я и на это согласен!
– Да отстаньте вы от меня со своей свадьбой! Найдите себе кого-нибудь другого!
– Позвольте, позвольте! Как это – «другого»? Вы должны выйти за меня! Просто обязаны!
– Маркел Маркелович! – сказала я очень серьезным тоном.
– Да. Я слушаю, я вас очень внимательно слушаю. – И он затаил дыхание, ожидая, что я сейчас скажу: «Я согласна стать вашей женой. Я люблю вас. Я вас всю жизнь ждала! Давайте немедленно встретимся». Не сомневаюсь, что он ждал от меня именно этих слов.
– Идите вы к черту! – крикнула я и, бросив трубку, кинулась в ванную смывать шампунь. «Опять, наверное, погорячилась. Но что он не уймется никак?! Лучше бы занялся писаниной и роман пораньше сдал, а то Любочка в последнее время сама не своя, говорит, что ей не с кем работать – никто ничего делать не хочет. Ей даже редактировать нечего! Нет текстов! А Мнушкин всерьез озаботился личной жизнью! Нет, я ему все правильно сказала!» – так думала я, высушивая волосы феном.
«Надеть шапку или нет? На улице вроде бы солнце! Не буду надевать эту противную шапку! Однако не май месяц. Пожалуй, лучше надеть, да и голову все-таки вымыла... Марток – надевай сто порток! Пар костей не ломит! Надену!» – решила я и положила шапку на видное место.
Время шло и шло, нет, оно летело, как камень, брошенный вниз с высокой отвесной скалы в воду, оно мечтало покончить с этим Международным женским днем и, стремительно приблизившись к вечеру, утонуть в ночи.
«Теперь я понимаю, почему Петрыжкина не расчесала волосы в день выборов Мисс Бесконечности после многолетней завивки – она тоже, наверное, если ее расчесать, похожа на барана – худого, иссушенного солнцем тощего барана, которого я однажды видела на море. Там, на юге, что бараны, что коровы – все какие-то иссушенные. Наверное, от сильной жары у них совершенно нет аппетита. Я сама в жару ем очень мало. Я все думаю о какой-то ерунде. При чем тут бараны? Какие могут быть бараны, когда мне давно следовало бы выйти из дома! Я снова опаздываю!» Я рассердилась, рассердилась на себя, на истощенных баранов с юга, на Мнушкина, вообще, на Восьмое марта и, быстро одевшись, вылетела из дома и увидела одинокую, брошенную люльку, что висела над первым этажом второго подъезда – маляры тоже отмечали Международный женский день.
На улице я пришла в еще большую ярость: повсюду, куда ни глянь, влюбленные парочки – у каждой женщины цветы в руках и улыбка до ушей. У некоторых, конечно, букеты неказистые, уродливые даже, будто их кто-то уже пытался засушить на память, но у меня и такого не было.