С уважением».
Дата. Подпись.
– Ничего себе! – усмехнулась Любочка. – Ты ответишь ему?
– И что только стали позволять себе читатели?! – произнес г-н Мнушкин так, словно говорил: «Когда я жил в позапрошлом столетии, подобного безобразия со стороны читательской аудитории не наблюдалось!», и посмотрел на меня недобро как-то – во взгляде его проскользнула то ли зависть, потому что он ни разу не получал подобных писем от поклонниц (его романы читают в основном женщины), то ли ревность к этому самому Корнею (впрочем, мне, наверное, померещилось; поскольку я в настоящее время пишу об этом разрушительном чувстве, вот оно мне всюду и чудится. С чего бы Маркелу Маркеловичу меня ревновать?!). Скорее всего это была зависть.
– Маша! Ты непременно должна ответить этому, как его... Корнею! Нельзя бросаться и пренебрегать своими читателями! Именно от них зависит, будут ли продаваться твои книги! – настаивала Любочка.
– Но это возмутительно! – воскликнул г-н Мнушкин, и лицо его обратилось, хотя нет, не обратилось даже, а вознеслось к потолку. – Он ведь не столько талантом Марьи Алексеевны сражен, сколько имеет к ней, так сказать, личный интерес!
– Маша! Ответь!
– Хорошо, хорошо. Я, может, даже позвоню ему – он ведь указал целых три телефона, по которым с ним можно связаться.
– И не вздумайте!
– Это даже лучше! – успокоилась Любочка и, указав на стопку книг возле стола, сказала: – Вот твои авторские экземпляры.
Я схватила верхнюю и принялась с интересом рассматривать обложку. На ней был изображен огромный стог сена, на который завалилась страстно целующаяся пара – судя по всему, главные герои: справный пастух Афанасий и пригожая птичница Ляля.
– Позвольте-ка взглянуть, Марья Лексевна, позвольте-ка. – И я боковым зрением увидела нос г-на Мнушкина у себя за плечом. – Довольно откровенная иллюстрация! – прокомментировал он, наверное, поразившись больше всего оголенной Лялиной ногой, которая была больше не на ногу похожа, а на топор, устремленный в небо. – Роман столь же смелый, что и картинка?
– Да нет там ничего особенного! Там о любви написано – о любви птичницы и пастуха, этакая пасторальная история, совсем безобидная, – я будто оправдывалась.
– Можно полюбопытствовать? – И Маркел Маркелович вырвал книгу у меня из рук.
– Оставьте ее себе.
– Вы хотите сказать, что отдаете мне книгу в вечное пользование? – Я кивнула. – О, благодарю вас! Подпишите, прошу вас, подпишите: «Дорогому другу Маркеше от автора!»
– Как-то неудобно Маркешей вас называть, – замялась я.
– Пустяки! Мне оно эдак приятнее будет. – Ну что ж, раз «эдак приятнее», почему бы не подписать, и я взяла у Любочки со стола ручку и чиркнула: