-- Мы по служебным делам пришли, Евдокия, -- строго сказал участковый. -- Поэтому отвечай на вопросы со всей серьезностью.
-- Со всей серьезностью с жены спрашивай.
-- Евдокия! -- участковый нахмурился. -- Добром прошу, говори, где Гога-Самолет?
-- Вы б не приперлись, я столько бы знала, где вы шляетесь.
-- В какое время и куда он вчера от тебя ушел? Дунечка плюнула на пол и зло прохрипела:
-- Катись ты от меня со своими вопросами.
Участкового словно ударили по лицу. Усы его задрожали. Он взглянул на Антона, потом на Дунечку и вдруг изо всей силы хрястнул кулаком по столу:
-- Встать! Дунька!
Со стола звонко посыпались флаконы. По избушке заметался встревоженный рой мух. Дунечка села на кровати, ошарашенно уставила на участкового мутные глаза.
-- Опять вчера забутыливали? -- строго спросил участковый.
-- На какие шиши? Копейки в доме нет. Участковый показал на упавший со стола флакон:
-- А это что? Дунечка заплакала:
-- Больная я, Сергей Васильич. Лечиться надо, иначе подохну от болезни, как собака.
-- Сколько раз тебе об этом говорено!
-- Решимости, Сергей Васильич, набраться не могу. Сам посуди, какая жизнь после леченья будет? Стопки в рот нельзя взять. От скуки тогда подохну.
Участковый безнадежно махнул рукой:
-- Почему не отвечаешь на вопрос, в какое время и куда ушел от тебя Гога-Самолет?
-- Вот те крест, -- Дунечка перекрестилась, -- не знаю. Ну, выпили вчера самую малость, чтоб здоровье поправить. Поговорили недолго. Потом ушел Самолет. Куда -- он мне не докладывает. А часов у нас в доме нет, чтобы глядеть, когда ушел.
-- Если что знаете, не скрывайте, -- вмешался Антон. -- Дело очень серьезное.
Дунечка удивленно повернулась к нему заплывшим глазом, будто только сейчас заметила, что в избе, кроме участкового, есть еще посетитель.
-- Чего мне скрывать? -- торопливо захрипела она. -- Кто мне Самолет? Кум, брат, сват... -- и опять заканючила, размазывая по опухшему лицу хмельные слезы: -- Больная, Сергей Васильич, я. Лечиться надо...
Так ничего и не добившись, Антон с участковым вышли из душной, пропахшей тройным одеколоном избушки и, оказавшись на свежем воздухе, глубоко вздохнули. Сияло яркое июльское солнце. Под голубым небом буйно зеленели умытые ночным ливнем тополя.
Участковый первым нарушил молчание:
-- Знает пьянчужка что-то о Самолете. Вон как отрекаться от него начала. И синяк, как я приметил, свой прикрывает, вроде стесняется. Раньше подобных синяков не стеснялась, напоказ все выставляла. Не Гога ли Самолет ее по глазу огрел?
-- Надо бы повежливее с нею, -- сказал Антон.