При загадочных обстоятельствах (Черненок) - страница 6
- Считаешь, Голубев не справится?
- Мне легче, чем ему. В Серебровке ж мои земляки Живут...
- Да! - словно вспомнил подполковник. - Ты ведь родом из Березовки, а от нее до Серебровки - сущий пустяк. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?
- В прошлом году.
- С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто вижусь. Председательствует он в колхозе славно, на здоровье сильно не жалуется. Рассказывал, что даже дед Матвей и тот еще бодро себя чувствует. Сколько лет твоему деду? - Как он сам говорит, давно уже со счета сбился. - Геройский старик! - Подполковник обернулся к прокурору. - Представляешь, в империалистическую войну всех четырех Георгиев заслужил, а за гражданскую - орден Красного Знамени имеет. - Так ведь и Игнат Матвеевич с Отечественной вернулся полным кавалером "Славы"... Бирюков встал. Подполковник живо спросил: - Значит, едешь? - Прежде переговорю с Козаченко к Розой. - Возьми нашу машину. - Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной добраться. - Ну, как знаешь, - Гладышев протянул руку. - Желаю успеха. Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору: - Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил. - Голубев слабее? - спросил прокурор, - Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получается: Бирюков - голова. Голубев - ноги.
5. ВОЖАК И РОЗА
Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал. Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной. На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе. - Почему нам де разрешают уехать из райцентра? - наконец хрипло выдавил Козаченко. - Мы не совершили никакого преступления... Бирюков облокотился на стол: - Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло. - Подозрение - не обвинение. - Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются, придется вам побыть в райцентре. - Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время обвинение - уедем. - Думаю, что за десять суток все выяснится, - сказал Бирюков. - Вам доводилось отбывать наказание? - Нет. Я не нарушаю закон. - Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс? - Я старший в таборе, мне все надо знать. - Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства пасечника? - Потому что не убивали его, Я прокурору уже отвечал... - Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чегото другого испугались... Чего? Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова: - И еще неувязка, Николай Николаевич, получается... Никто из находившихся в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать, лошадку запрягли в телегу... - Ромка, сын мой, запрягал кобылу, - неожиданно сказал Козаченко. - В столовку с братом хотел съездить... - Столовой в Серебровке нет. - В Березовку хотел ехать. Пока братана будил - кобылу угнали. Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится запутаться в своих показаниях. - Кто избил Розу? - спросил Бирюков. - Гришка-пасечник. - За что? - Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал. - У него не было кнута. Козаченко напружинился: - Кобылу Гришка на пасеке держал... Как без кнута с кобылой?.. - Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич. Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный пиджак - появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла. Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил: - Что толкует Козаченко? - Ничего конкретного. У тебя какие успехи? - Больницы обзвонил - никаких раненых за последние двое суток. Сейчас начну по фельдшерским пунктам шерстить. - Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой. Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из райцентра на восток, У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток, пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал присматриваться к табору. У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью ребенка. За палатками двое шустрый цыганят бросались друг в друга сосновыми шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядоц промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову, Не дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги, спросил: - Куда едешь? - Пока не еду - автобус жду, - ответил. Антон. - Дай пятак - на пузе и на голове спляшу. Бирюков подмигнул; - Сам умею плясать. - А дым из ушей пускать умеешь? - Нет. - Дай сигарету - покажу. - Рано тебе курить, - Антон достал из кармана гривенник.- Держи без пляски и курева, - Обманываешь? - Ну, почему обманываю? - Бесплатно деньги отдаешь. - Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой. - Чего рассказать? - Как тебя зовут, например. - Ромкой зовут... А спеть чего? - Цыганское, конечно. Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками, зачастил;