С этими словами Ягер неуклюже повалился навзничь и захрапел, едва коснувшись песка.
Его решили оставить у костра, укрыв одеялам. Когда Фрисснер шел к машине, его остановил Обст. Унтер-офицер откашлялся и тихо сказал:
– Господин капитан… Солдаты встревожены.
– Так успокойте их, – ответил Фрисснер. – Что там еще?
– Они боятся ехать дальше. Их пугает пустыня, пугает этот зловещий проводник. Они очень тяжело пережили смерть Вайсмюллера, и я боюсь, что с каждым днем напряжение будет нарастать. Пока все под контролем, но я счел своим долгом…
– Спасибо, унтер-офицер, – перебил Фрисснер. Он чувствовал, как холод забирается под одежду. Наверное, сейчас градусов пятнадцать, но после дневного пекла казалось, что руки и ноги буквально мерзнут.
– И еще, господин капитан. – Коренастый Обст переступил с носи на ногу. – Не лучше ли сообщить солдатам, куда мы едем?
– Что-о?!
– Неведение – худший враг, господин капитан. «О боже, он рассуждает, как философ», – подумал Фрисснер.
– Так скажите им правду.
– Какую?
– Настоящую, черт побери! Мы едем к нагорью Тибести, мы – археологическая экспедиция, мы ищем очень ценную вещь, которая необходима рейху! Этого мало?
– Этого достаточно, господин капитан, – благодарно сказал Обст – Пока этого достаточно.
– Скажете мне, когда этого уже не будет достаточно, унтер-офицер, – заключил Фрисснер и прошел к машине. На соседнем сиденье сопел Замке – и когда успел? Капитан устроился поудобнее, захлопнул дверцу и накрылся одеялом. Тесный салон «фиата», в котором пахло несвежим бельем и потом, словно защищал его от враждебной остывающей пустоты вокруг. Снова, как в глиняной хижине ливийского городка, Фрисснер почувствовал, как пустыня вглядывается в него сквозь стекла автомобиля, как дышит сквозь брезентовую крышу, как струится сквозь щели кузова…
Артур Фрисснер закрыл глаза, но услужливое воображение тут же нарисовало недавнюю картину – рука, торчащая сухой ветвью из застывшего песка, хватающая скрюченными пальцами раскаленный воздух.
Что чувствует человек, когда его засасывает песок?
На грудь наваливается жаркая тяжесть, в рот и ноздри льется бесконечный сухой поток, проникая в легкие, в пищевод, в желудок…
Это невыносимо! Капитан рывком поднялся на сиденье, нашарил в укрепленной на спинке переднего кресла сумке флягу и сделал несколько судорожных глотков. Жгучая жидкость окончательно вернула его к реальности.
Пустыня.
Салон «фиата».
Голоса переговаривающихся часовых, потрескивание костра.
И он, штурмбаннфюрер СС Артур Фрисснер, словно улитка в своей скорлупке на самой середине огромной площади. Чужая в чужом мире.