Неизвестно, чем бы все кончилось, но дрожащая рука д’Артаньяна нащупала эфес шпаги – перевязь висела на спинке кресла. Ощутив под пальцами знакомый предмет, он обрел толику уверенности – и проворно выхватил клинок из ножен, не сомневаясь, что речь сейчас идет о жизни и смерти.
– Я не виновата, – сказала Констанция быстрым, горячечным шепотом. – Надо ж было вам, Шарль… Ничего не поделаешь, придется вам умереть… Никто не должен этого видеть…
Она надвигалась с искаженным лицом, выжидая удобный момент для удара, – но д’Артаньян, очнувшись от наваждения, уже поднял шпагу и, не колеблясь, приставил острие к ее груди.
Ее ярость была столь безоглядна, что она в первый момент попыталась добиться своего – и отодвинулась, лишь когда острие оцарапало ее белоснежную кожу и пониже ключицы выступила алая капелька крови, набухшая так, что стала величиной с карбункул на ее пальце.
Констанция не отказалась от своего смертоубийственного замысла – она просто зорко выжидала подходящего для нападения момента. Губы ее кривились, лицо свело жуткой гримасой, в ярком свете лампы крылатый лев на плече стал еще более четким, хотя с ним, несомненно, долго и упорно пытались разделаться, свести какими-то притираниями…
Гасконец понял, что пора самым решительным образом плюнуть на предрассудки и вульгарнейшим образом спасаться бегством – добраться до нижнего этажа, до своей комнаты, где дверь запирается изнутри, где есть пистолеты и мушкеты, где поддержит верный Планше. Она не лгала в одном: что дом пуст. Пребывай сейчас поблизости какие-то ее сообщники, они непременно прибежали бы на шум – но никто так и не вломился, и она никого не призывала на помощь…
– Успокойтесь, моя красавица, успокойтесь! – воскликнул д’Артаньян с обычной своей насмешливостью, делая финты шпагой. – Иначе я нарисую на ваших щечках по такой же крылатой кошечке – не столь мастерски, но старательно…
– Чтоб ты сдох! – крикнула Констанция, стоя на коленях посреди постели и яростно высматривая момент для удара.
– Неудачное пожелание, – откликнулся д’Артаньян, потихонечку продвигаясь к самому краю постели, опуская с нее одну ногу, потом другую. – Не в мои юные годы думать о смерти… Интересно, чей это герб, крылатый лев? Что-то такое в голове крутится… Не возьму в толк, где это вас так украсили… Не подскажете, за что?
– Чертов гасконец!
– Удивительно точное определение, – сказал д’Артаньян, мало-помалу продвигаясь вдоль стены к выходу. – Ничего не имею против, когда оно звучит из уст врага… Эй, эй, поосторожнее, красотка! Иначе, богом клянусь, проткну, как утку на вертеле!