– Прошу!
Непринужденно впорхнувшее создание женского пола, быть может, и не способно было вдохновить на написание изысканных сонетов, однако, если смотреть на вещи прагматически, девица была достаточно молодая, смазливенькая и вполне свежая на вид, без вульгарной потасканности. Этакий темноволосый бесенок, надо полагать, по мнению Антуана, как раз и способный умаслить немецкое сердце.
Лямпе выжидательно поглядывал. Она без церемоний уселась на краешек стола, показав стройные щиколотки, очаровательно улыбнулась:
– Господин, угостите папироскою!
Лямпе поморщился так, что это не могло остаться незамеченным. Девица проворно спрыгнула со стола, уселась в соседнее кресло и с показным смирением сложила руки на коленях. Вскинула на него живые карие глаза:
– Впросак попала? Некоторым господам нравится, когда с ними с самого начала со всей непринужденностью.
– Я, душенька моя, немец, – сказал Лямпе весело. – Моей немецкой душе дурно становится, когда вижу, что на столе сидят. На столе не сидят, за ним трапезничают…
– И только?
– И только, – сказал Лямпе.
– Скука какая… А у наших господ на столе еще и частенько пляшут… Девицы то есть.
– Это, должно быть, неуютно?
– Пожалуй что, – охотно согласилась кареглазая. – Особенно бывает неуютно, когда босиком: то в тарелку наступишь, то на вилку пяткой напорешься… Дайте все же папиросочку? Вы, я вижу, курите, вон окурки в пепельнице…
Лямпе раскрыл портсигар и поднес ей спичку. Девушка умело затянулась, разглядывая его столь же пытливо, – прикидывала, ясное дело, чего ей следует ожидать в смыслах плохого и хорошего.
– Ты уж сама за собой поухаживай, – сказал Лямпе. – Бери и наливай, что на тебя смотрит.
Она сноровисто осушила полный бокал «бургундского», вместо закуски глубоко затянулась и, совсем освоившись, протянула:
– Вы, стало быть, ваше степенство, из немцев…
– Ну и что? – сказал Лямпе. – Немец – такой же мужчина, ничуть не особенный…
– Правдочка ваша. Насчет этого все вы, господа, одинаковы, каких бы ни были кровей… – она послала Лямпе озорной взгляд. – А касаемо немцев – есть свои удобства. Бородой щекотать не будете, немецкие господа всегда бритые, вот и вас взять… Вас как по именам-отчествам?
– Леонид Карлович. А тебя?
– Анечка, – сказала она кокетливо.
– Анюта, значит, – сказал Лямпе. – Хорошее русское имя – Анюта. Я тебе нравлюсь?
– Посмотрим, ваше степенство, Леонид Карлович. Если бедную девушку обижать не будете…
– Насчет этого можешь быть спокойна, – сказал Лямпе. – Не обижу. Что немедленно и докажу…
Он вынул бумажник, одну за другой выложил на стол пять пятирублевок, придвинул к ней: