пару раз по его уголовной личности, смотришь – и разговор наладился вполне даже дельный…
– Господи, Ермолай Лукич… – усмехнулся Бестужев. – То, о чем вы сейчас сказали, я уже слышал от чинов столичной сыскной полиции и отношусь к сему философски. В каждой конторе свои правила… Вы лучше скажите, можем мы с вами доверительно побеседовать?
– Что, большая нужда?
– Крайняя.
– Фу ты, а он у меня как раз петь начал… – Мигуля с сожалением оглянулся на покинутую комнату. – Ладно, авось не спадет с настроя. Вот сюда попрошу.
Он распахнул перед Бестужевым обшарпанную дверь, и они вошли в небольшую комнатку. Из угла к ним бросился черный бесхвостый щенок, завилял задом, радуясь людям.
– Ишь, стервец! – почти умиленно сказал Мигуля. – Заскучал тут один… Породистый…
– Позвольте, – присмотрелся Бестужев. – Это же ротвейлер!
– Ага, – кивнул Мигуля, садясь за стол и ловко подхватывая щенка на колени. – Куплен на свои деньги, из Петербурга привезен. Немцы их в качестве полицейских собачек давно пользуют, вот я и решил следовать за ихней цивилизацией. Мазурика нашего и пистолетом не особенно запугаешь, а вот к обученным полицейским песикам он пока что не привык, и польза, я чую, будет… Подрастет, поглядим. Садитесь, ваше благородие. Что вас привело к нам, убогим?
– Полно прибедняться, Ермолай Лукич, – усмехнулся Бестужев в открытую. – Ну какой же вы убогий? О вас отзываются, как о лучшем в Шантарске частном приставе, я навел справки…
– А… – махнул Мигуля устрашающей лапищей. – Болтают всякое…
– Ермолай Лукич, – проникновенно сказал Бестужев. – Объясните вы мне, пожалуйста, чего ради охотитесь за Ванькой Тутушкиным?
Очень похоже, он застал пристава врасплох этим немудрящим вопросом. Мигуля ерзнул взглядом, преувеличенно заботливо принялся трепать щенка за черные ушки. Наконец поднял хитрые мужицкие глаза:
– Да с чего вы взяли?
– Ну как же, – сказал Бестужев. – Такую засаду поставили… Учитывая, что в Шантарске всего-то полсотни городовых, выделять аж полдюжины человек ради поимки Тутушкина – это получается либо ненужное расточительство, либо охота на чрезвычайно опасного преступника. Вот только Тутушкин, насколько мне известно, ничего противозаконного не совершил пока. Альфонсирует помаленечку, это верно, сутенерствует, сукин кот, – но это еще не повод, чтобы такую охоту за ним устраивать. Городовые в партикулярном, сыскные агенты, извозчики ряженые, всех схваченных моментально к вам везут, даже племянничка городового Зыгало, мальчишечку нежного возраста, к наружному наблюдению привлекли…
Мигуля, судя по его виду, лихорадочно искал, что бы соврать поубедительнее. И наконец сообразил: