Temps jaloux, se peut-il que ces moments
d’ivresse,
Ou l’amour a longs flots nous verse le bonheur.
S’envolent loin de nous de la meme vitesse
Que les jours de malheur?
He quoi! n’en pourrons-nous fixer au moins
la trace?
Quoi! passes pour jamais? quoi! tout entiers
perdus!
Ce temps qui les donna, ce temps qui les efface,
Ne nous les rendra plus?
[49]Его плечи содрогнулись, и из груди вырвался хриплый стон, больше похожий на рычание.
– Вы себя нехорошо чувствуете, майн герр?
Он повернулся в ту сторону. Там стояла крохотная девчушка, аккуратная немецкая куколка в белоснежном платьице и пышных кружевных панталончиках, таращилась на него с невинной заботой.
– Ничего страшного, liebes Kind,[50] – сказал Бестужев. – Я просто подавился табачным дымом, вот и всё…
– Мой папа говорит, что табак вреден для здоровья, – чистым, звенящим, как хрустальный колокольчик, голоском сообщило юное создание. – Вам стоит об этом подумать, майн герр. У вас даже слезы выступили на глазах…
– Да, конечно, – сказал Бестужев. – Я обязательно подумаю, не бросить ли мне курить…
Он прилежно постарался улыбнуться малышке, вышел из парадного и, твердо ставя ноги, пошел по улице, высматривая извозчика.
Глава третья
Мореплаватель
Сухопутному офицеру на море тяжко и неуютно, особенно если до этого вообще не имел опыта морских плаваний. Не считать же таковыми две поездки на крохотном суденышке из Питера в Кронштадт?!
Хорошо еще, что Бестужев, как оказалось, вовсе не подвержен пресловутой морской болезни, о которой он столько слышал и читал неприятного. На его организм, как выяснилось, постоянная качка не оказывала никакого вредного действия, не вызывала тошноты – лишь наводила непроходимую тоску. Вторые сутки он обитал в зыбком мире, где металлическая посуда ползала по столу, как живая, оставленные на полу штиблеты норовили удрать под койку, а горизонтальные поверхности в любой момент могли перекоситься самым неожиданным образом.
За круглым окном в металлической раме, гляди не гляди, простирался все тот же унылый, однообразный пейзаж – темные волны с гребешками пены на гребнях, далекая кромка берега, серое небо с редкими прорехами голубизны. На море стояла промозглая сырость, серая осенняя тоска… Все это именовалось «спокойной погодой». Хорошо еще, шторма не ожидалось. Правда, иногда думалось, что шторм был бы развлечением после удручающей монотонности этих суток…
В приоткрытое окно залетали соленые брызги. Он лежал на узкой койке и курил, благо других дел и не предвиделось пока. Однако надо было на что-то решаться…