Бестужев не хотел признавать за ним правду, какую бы то ни было, но в глубине души знал, что эта правда была, и это его странным образом унижало, даже в этом положении.
– Вот взять хотя бы Суменкова, – словоохотливо продолжал Жилинский. – Зная Бореньку давно, смею предполагать, что он вас отпустил отнюдь не потому, что поверил вашей легенде. Борис дьявольски хитер. Он играл беспроигрышно: при обоих вариантах оставался в прибыли. Если мы прикончим на «Грейтоне» прыткого жандарма – это хорошо, одним голубым мундиром меньше, а сам он рук не пачкал. Если пароход захватит полиция – снова неплохо. Большевики, главные соперники эсеров, понесут немалый урон. Куда ни поверни события – Борис в выигрыше. – В голосе Жилинского не было ни капли осуждения, скорее уж в нем звучала уважительная зависть.
– Ладно, в конце концов, ничего еще не решено… – сказал Бестужев вслух.
Собрал все силы и поднялся, подобрав валявшийся у самых поручней наган. Неуверенными шагами направился в сторону командного мостика, слегка пошатываясь и превозмогая распространявшуюся по всему телу боль, чувствуя, как из рассеченного виска снова тягуче поползла на щеку теплая кровь. Брел, перепачканный, в драной одежде, яростно подбадривая себя, напоминая себе самому вновь и вновь, что дело еще не кончено.
Вахтенный матрос разинул рот, узрев этакое чучело, вслед за тем попытался браво заступить дорогу, недовольно треща что-это на альбионском национальном наречии, но Бестужев, вовсе не намеренный изображать деликатность, ткнул его дулом револьвера в скулу и с ласковым бешенством посоветовал по-русски:
– Пшел вон, мерзавец!
Вахтенный отшатнулся, меняясь в лице. Бестужев взобрался по высокой крутой лесенке, пинком распахнул дверь рулевой рубки. Штурвальный оторопело оглянулся на него. Осанистый капитан, стоявший у какого-то круглого приспособления с рукоятями и надписями по кругу, очевидно, решил быть истинным джентльменом до конца – он после первого замешательства выпрямился во весь рост, недовольно пожевал губами и буркнул:
– Как все это понимать?
– Меняйте курс, капитан, – твердо сказал Бестужев по-французски. – Мы идем в Ревель.
– Молодой человек, – неприязненно сказал капитан. – То, чем вы сейчас занимаетесь, морским правом квалифицируется как пиратство…
– Наоборот, – сказал Бестужев и, не стремясь к идеально точным формулировкам перевода, спокойно продолжал: – Я офицер тайной политической полиции Российской империи. Объявляю ваше судно арестованным за контрабандный провоз оружия.
– Приказать-то легко, а выполнить будет потруднее… – сказал капитан и отдал какое-то приказание штурвальному.