– Потому что разговор будет крайне серьезный, – сказал Лаврик.
– Да ну? – с наигранной беспечностью улыбнулся Мазур.
Лаврик смотрел на него строго и печально. И не мигал так долго, что в самом деле стал напоминать гремучую змею – не шебутную, кусающую все, что движется, а пожилую уже, умудренную житейским опытом и философской ленцой. Но тем не менее оставшуюся полноценной гремучкой с полным комплектом зубов...
– Сколько лет мы друг друга знаем, я уже путаюсь, – сказал он наконец. – Двадцать пять уж точно.
– Даже поболее, – сказал Мазур.
– Вот именно, даже поболее. И никак нельзя сказать, что мы с тобой были недругами, даже недоброжелателями не были. Я тебе как-то жизнь спас, всерьез, без дураков, а ты, соответственно, мне. Или наоборот – сначала ты мне, а потом я тебе... Не помню точно. Какая разница?
– Какая разница? – как эхо подхватил Мазур. – Но если уж у нас выдался умиленный и ностальгический вечер воспоминаний, то, исторической точности ради, нельзя не внести в летописи и на скрижали, как ты лет восемь назад меня всерьез подозревал то ли в шпионаже, то ли в измене, то ли во всем сразу. В Сибири дело было. Помнишь?
– Да помню, конечно, – без малейшего смущения кивнул Лаврик. – Обиду затаил?
– Я их не таю. Проходят помаленьку, рассасываются...
– И правильно, – сказал Лаврик. – Потому что такая уж у меня в этой жизни была историческая функция: подозревать всех и каждого и, едва это обрастет чем-то вещественным, действовать.
– Так не было у тебя ничего вещественного.
– Не передергивай. Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – о ситуации, которая называется «так уж сложились подозрения».
– Понимаю, – сказал Мазур. – Это я так, язвлю потихоньку...
– Историческая функция и экологическая ниша, – сказал Лаврик с отстраненным видом. – Ну, что ж поделать, однажды так сложилось. Далеко не впервые в истории человечества... Но для тебя-то все распрекрасно кончилось, оказался чистеньким... Знаешь, к чему я клоню? К тому, что я никогда тебе не был врагом. Ну, близким другом – тоже вряд ли. И тем не менее... Старые сослуживцы. Как выражаются англичане, парни в старых школьных галстуках... Я не сентиментален, но нас все же слишком многое связывает, черт меня раздери. Мы – к а с т а...
– Прекрати, умоляю, – сказал Мазур. – Еще пара столь же лирических сентенций – и я зарыдаю, как беременная незамужняя школьница. Стану ронять на паркет слезы, крупные, как...
– Заткнись, – сказал Лаврик резко, властно, жестко. Так, что Мазур моментально замолчал. – Пошутили – и будет. Дело слишком серьезное. Я, знаешь ли, выхожу в отставку. До пенсионного возраста далеко, но так уж карта легла. Приходится. Более того, я вообще из страны уезжаю на неопределенный срок. Пристроили военно-морским атташе в одной уютной европейской стране. Это лучше, чем играть в домино на бульваре со старыми пеньками. Или на даче с грядками возиться. В общем, из к о н т о р ы ухожу совсем скоро, окончательно и бесповоротно. И никогда ничем помочь тебе уже не смогу. А посему пришел предупредить по-дружески...