– На предмет? – насторожился Мазур.
– Сам знаешь. На предмет кое-каких забав во внеслужебное время с участием подчиненных.
Сделав до идиотизма честнейшее лицо, Мазур сказал:
– Не пойму, о чем ты. Я...
– Молчать! – цыкнул Лаврик. Сейчас он был по-настоящему страшен. – Не изображай передо мной целку, не лепи горбатого, не дуркуй. Одним словом, не вешай лапшу на уши. Мы оба прекрасно знаем, что я имею в виду... молчать, говорю! – И он повторил с расстановкой: – Мы оба прекрасно знаем, что я имею в виду... Хватит, ты понял? X в а т и т. Нарушаешь железный закон спецназа – не умеешь вовремя остановиться. Я понимаю, что начал ты совсем недавно, но так уж сложилось, что самая пора останавливаться.
– Думаешь? – спросил Мазур с кривой улыбочкой.
– Не думаю, а знаю доподлинно, – отрезал Лаврик. – Хватит, соколик. Сворачивай дело, распускай неформальную команду, ложись на дно н а с о в с е м. Пока не поздно. Я тебе, конечно, не скажу ничего конкретного, ты меня знаешь... но, пользуясь абстракциями, могу заверить: ситуация вплотную подошла к той невеселой точке, когда достаточно тебе сделать шаг-другой в том же направлении, чтобы материал на тебя п о ш е л. Уясняешь?
– Не дурной, – сказал Мазур тихо.
– Приятно слышать... Кирилл, какие бы реформы над страной ни грохотали, к о н т о р а остается прежней – с теми же замашками, с той же хваткой, с теми же отчаянными молодыми майорами, желающими выслужиться на громком деле. Заметь, на р е а л ь н о м деле, а не дутом или сфабрикованном...
– Даже так?
– Я же говорю, дело обстоит хреново. П о к а я еще могу все замазать. Но скоро у меня такой возможности не будет. Меня здесь вообще не будет, стану заниматься в Европе совершенно другими делами... И напоследок хочу тебя вытащить... может быть, даже не ради тебя самого, а ради общего прошлого. Славного, что бы там ни говорили, прошлого.
– Ну что же, – медленно сказал Мазур. – Все это звучит чертовски убедительно. Но, по многолетней привычке перебирать все без исключения версии и варианты... могу с тем же успехом предположить, что ты мне врешь сейчас как сивый мерин. Что к тебе приперся наш общий друг Коленька Триколенко, простой, как три рубля, старомодный, как фитильный мушкет, рассказал тебе о моих делах, и вы договорились меня припугнуть, чтобы спасти от погружения в пучину порока... По-моему, э т а версия вполне имеет право на существование.
Лаврик молча встал, выпрямился. Лицо у него было бесстрастным, совершенно невозмутимым.
– Я искренне хочу тебя вытащить, – сказал он холодно, чеканя каждое слово, – и я нисколечко не ломаю комедию. Все обстоит именно так, как я говорил. И если ты этого не поймешь, жаль мне тебя… Откровенно говоря, мне совершенно наплевать на ту толстобрюхую сволочь, которую ты щ и п л е ш ь. Меня всю жизнь учили заправлять яйца в мясорубку исключительно тем, кто грешил в компании с врагом внешним. А потому меня совершенно не интересуют любые внутренние разборки. Но если ты заиграешься и тебя все же возьмут за хвост, – а так вскорости может произойти, – то ты, обормот, шлепнешь грязнющее пятно на к а с т у. На мундир. А этого лично мне категорически не хочется. И я тебе говорю совершенно серьезно: завяжи, пока не поздно... – Он коротко поклонился старинным офицерским поклоном. – Можешь не провожать. Дорогу найду, а дверь захлопнуть – дело нехитрое.