– Зачем? – тоскливо спросил Мазур.
– То есть как? – Лаврик даже удивился немного.– Мы, влекомые служебным долгом и охотничьим азартом, немедленно к тебе вваливаемся, переворачиваем все вверх дном, благо ты на заметке после известных твоих странствий по острову... Ничего не найдя, к тому же установив по своим каналам, что никаких проводков из твоей каюты не торчало, вежливо извиняемся за ошибку и снимаем тебя с листа подозреваемых. И становится твоя каюта «чистым» местечком, куда с обыском и вообще с осмотром никто уже не будет наведываться. Тем самым местом, куда можно украдкой перенести все уличающие штучки – у нее ж тоже нервы, хлебчик шпиона горек, под расстрельными статьями ходит... Использовали тебя, мой милый. За болвана. Случается такое. Ты не первый и даже не сотый, если такая арифметика хоть немного утешит. Моя б воля, я бы тебе легонько настучал по сусалам – за то, что вопреки строжайшим инструкциям распускал язык в постельке: «Когда мы, наконец, отсюда уберемся?» «Скоро, милая, два-три дня, не более, а теперь раздвинь ножки...» Эк тебе кровь в рожу бросилась,– сказал он безжалостно.– И правильно. Чтоб проняло до печенок, тогда, может, и поймешь, что инструкции для того и пишутся, чтобы их исполняли в точности. Независимо от того, кто перед тобой – родная мама или очаровашка, которая тебе дает со всем прилежанием, так что у тебя от павлиньего самомнения мозги плывут...– Он усмехнулся.– Ничего-ничего, пусть тебя корчит как следует... Не в ЖЭКе трудишься. Были микрофоны в каюте, а как же. За битого, как известно, аж двух небитых дают... Она все сливала, ты понял? Все, что проходило через ее ручки. Правда, с некоторого момента через ее ручки начало проходить то, что с реальностью имело мало общего, но это уже другая песня... Ладно,– он устало поднялся, похлопал Мазура по плечу.– Не надо биться башкой о стену. Не будет у тебя особых неприятностей, честное слово. Тут ты ни при чем. Самое большее, что получишь за длинный язык,– устное порицание в матерной форме. Неприятности будут кое у кого другого, которого здесь и нет вовсе, у тех, что всерьез прохлопали, хотя обязаны были бдить... Ну, тебя можно оставить одного? В петлю не полезешь? Я серьезно спрашиваю.
– Поди ты,– огрызнулся Мазур.
– Значит, не полезешь,– констатировал Лаврик.– И правильно. Не стоит оно того.
– Но как же...
Он и сам толком не знал, что хотел сказать. Однако Лаврик, очень похоже, его понял.
– Да вот так,– сказал он, подумав.– Ни симпатичная мордашка, ни папа-адмирал еще не гарантируют от того, что в мозгах не заведется блудливость, плавно перетекающая в шестьдесят четвертую статью... Это где-то у Стругацких, кажется? «Она была такой красивой, что не могла не быть умной, доброй...» Вздор. Муть голубая. Ежели судить по физиономии, то нашему Панкратову пора маршальские звезды навесить или вылепить с него статую доброго самаритянина, аллегорическую персону «Доброта и души тепло»...– Он вздохнул, поднялся, тщательно застегнул брякнувшую сумку, похлопал Мазура по плечу.– Ну, я пошел, мне теперь до утра глаз опять не сомкнуть, задушевные беседы пойдут, пока клиентка в нужной кондиции и не оклемаласьтолком...