И ничего нельзя было изменить. Они были профессионалами, они все-таки отыскали потерю, продравшись через все преграды, теряя своих и убивая сами, но все казалось бесполезным...
Чжао вдруг заговорил громко, истерично. Он жаловался, что из джунглей приходят кабаны, что обезьяны портят посевы, что хорошей колючей проволоки не достанешь, а этих л е н т о ч е к дикое зверье пока что боится панически, особенно когда они так вот трещат под ветром...
Кто-то влепил ему подзатыльник, и он умолк.
– И что дальше? – спросил Морской Змей, ни к кому вроде бы не обращаясь персонально. – Уходим?
– Как это уходим? – прямо-таки взвизгнул Безымянный Товарищ. – Вы что, с ума сошли?
Он выхватил нож, бросился к ограде и одним взмахом распорол сразу три или четыре рядочка пленки. Принялся сматывать их, лихорадочно, суетливо, крича:
– Да помогите вы, что стоите! Ребята, соберите все, вы поняли, все, до последнего миллиметра! Нужно же отчитаться! Что вы стоите, это приказ!
– Помогите ему, – распорядился Морской Змей без всякого выражения.
Мазур первым шагнул к ограде, доставая кинжал.
* * *
...Они так и не получили Героев, конечно. Оказалось, не за что – и это, пожалуй что, было справедливо. Впрочем, всем все-таки навесили «За боевые заслуги», и живым, и посмертно, и благосклонность начальства простерлась до того, что Мазура особенно и не мучили особисты скрупулезным исследованием его одиссеи. Обошлось подробнейшим рапортом и парой часов задушевной беседы – считайте, отделался легко...
Да и очки остались на память – шикарные солнцезащитные очки в тяжелой никелированной оправе, с дымчатыми стеклами, настоящая фирма, не какой-то там Гонконг. Щеголять в них было одно удовольствие, вот только надоедали знакомые время от времени – где купил да где купил...
Какое-то время он еще вспоминал с в о й островок – райское место, где мужчины дни напролет лежат в тенечке, покуривая, болтая и наворачивая фрукты, пока смиренные женщины безропотно исполняют не только все домашние работы, но и любые мужские прихоти, какие только взбредут в голову господину и повелителю. Однако очень быстро эти воспоминания стали не то чтобы тускнеть – становиться чем-то зыбко-нереальным, наподобие сна. Сырой питерской зимой как-то не особенно уже и верилось, что все это произошло однажды в реальности, что его соседи-односельчане по-прежнему валяются в прохладной тени пальм, лениво глядя на море, что существует еще в голубой дали этот остров, что по песчаному берегу грациозной походкой идет очаровательная Лейла, о которой, понятное дело, так никогда и не узнала законная супруга.