– Что ты всхрапываешь? – спросила Ирина утомленно-счастливым голосом.
– Самая настоящая фраза из анекдота, – сказал он, нашаривая пачку сигарет посреди мягчайшего меха, в котором рука тонула чуть ли не по локоть. – Ты мне своей серьгой весь живот расцарапала…
– Серьезно?
– Ага.
– Ну, прости, очень уж вкусно было… Бедненький… – Ирина гибко извернулась, склонилась над ним и, едва уловимо прикасаясь, прошлась губами по царапинам. – Тебя супруга, когда вернешься, осматривать не будет?
– Да нет, что-то не помню за ней такого…
– Счастливчик… А меня порой осматривают, знаешь ли. Поставив голой под люстру.
– С-скот, – сказал он сквозь зубы с извечным благородством любовника, свободного от всяких бытовых обязательств и потому, как правило, невероятно нежного с женщиной, которую он ни разу не видел в старом халате или с поварешкой в руке.
– Не то слово.
– Нет, точно, осматривает?
– Еще как, скрупулезным образом, когда взбредет в голову, что на его безраздельную собственность покушались. Все бы ничего, если бы он параллельно с этим еще бы и как следует ублаготворял. Предлагала сходить к врачу – не хочет, невместно для самолюбия, понимаете ли. Шлюх в сауны таскать, конечно, проще – они ничуть не протестуют, если опадает достоинство уже через минутку, им работы меньше, а деньги те же…
– Подожди, – сказал Родион чуть растерянно. Оглядел валявшиеся там и сям клочки бархата, набухавшие на ее шее обширные засосы. – Как же ты завтра с такими украшениями…
– Как приятно, милый, что ты о моей репутации заботишься… – Ирина уютно умостила голову у него на животе, как на подушке. – Глупости. Сегодняшний ресторанный анабазис[2] все спишет, я его использую на всю катушку, говорила уже… Завтра все эти клочки будут валяться по той квартире. – Она лениво вытянула ногу и показала большим пальцем на стену. – А грозный повелитель останется в убеждении, что вчера самым хамским образом меня изнасиловал, учинив многочисленные и отвратные непотребства. То он голым скакал, то он песни орал, то отец, говорил, у него генерал… Ручаться можно на сто процентов, что будет обычный алкогольный провал в памяти. И в результате столь изощренного коварства мне обеспечена пара недель относительной свободы, а также куча подарков…
Он усмехнулся:
– О женщины, вам имя – вероломство…
– Побывал бы на моем месте, еще не то выдумал бы… Тебе не нравится разве, что у меня будет пара недель относительной свободы, а? Боже мой, Родик, я в тебе разочарована, обольстил изголодавшуюся женщину и намерен порвать безжалостно?
– Значит… – сказал он радостно.