Ольга не особенно сердито, но все же не без суровости произнесла несколько длинных фраз. Кацуба шепотом перевел Мазуру:
– Ехидно спрашивает, как смотрит индейская философия на тот факт, что женщина в данном случае не уступает своему спутнику в умении и желании разделаться с врагами, а следовательно, тоже является воином.
– А он? – спросил Мазур, когда Бокаси, закатив глаза, откликнулся длиннейшей тирадой.
– Сокрушается, что в мире становится все меньше порядка и древнего благолепия, – коли уж женщины не только ходят в мужских штанах, но и на равных участвуют в благородной мужской вендетте. Очень его возмущает упадок нравов.
– Интересно, как это совмещается со вчерашним инцидентом?
– Да так и совмещается – без сучка без задоринки. Изменила – получи мачете по темечку, в этом как раз кроется порядок и древнее благолепие.
– Вообще-то смысл есть... – мечтательно сказал Мазур. – В этом их древнем благолепии...
– Ну конечно! – возмутилась Ольга. – Я не сторонница феминисток, однако...
Бокаси, решительно хлопнув ее по плечу, заставил замолчать. Проворно дернул какой-то шарик на кожаном ремешке, и мотор смолк. Двумя тычками шеста индеец направил лодку к правому берегу, к чащобе.
Мазур с Кацубой схватились за автоматы.
Труп лежал ничком, наполовину в воде, над которой виднелся только затылок с завитками иссиня-черных волос. Руки вытянуты, загорелый, худой и почти голый – из одежды лишь ветхие джинсы, грубо обкромсанные выше колен. Судя по ороговевшим подошвам, человек всю свою сознательную жизнь проходил, не обременяя себя обувью.
Бокаси, обронив пару фраз, переступил через борт – на нем были домотканые штаны до колен, крайне удобные для того, чтобы бродить босиком по мелководью. Навалившись на шест, Кацуба вытолкнул лодку подальше от берега и удерживал на месте.
Проводник с невозмутимым лицом перевернул труп на спину. Стоя в воде, присел над ним на корточки, потрогал. Державший лес под прицелом Мазур без труда рассмотрел, что горло у покойника прямо-таки перехвачено до шейных позвонков – очень похоже, мастерским ударом мачете. Вся кровь уже успела стечь в реку, жуткая бледная рана походила на сюрреалистическую улыбку.
Повинуясь жесту проводника, Кацуба подогнал лодку, индеец ловко запрыгнул в нее, почти на качнув, забрал шест у Кацубы и выгреб на середину. Лицо у него, хотя и невозмутимое, не было вовсе уж деревянно-куперовским, и Мазур легко определил: проводник не на шутку встревожен...
Хуже нет быть свидетелем разговора, в котором не понимаешь ни слова, особенно в такую минуту. Вот уж действительно, плывем, как кабальеро в старину: именно так все и выглядело во времена Кортеса, надо полагать, когда трупы с перерезанными глотками были привычной деталью пейзажа...