– Да, под Сталинградом! В 1943 году, – с достоинством подтвердил Куницын.
– Ну вот, – обрадовался Кадыков. – Врач подпишет направление. Вы будете отдыхать в одном из лучших подмосковных пансионатов. Страна не забыла своих героев!
– Спасибо, сынок, – растроганно поблагодарил ветеран...
На следующее утро он прилежно явился по указанному в повестке адресу, поднялся на второй этаж административного корпуса и деликатно постучал в обитую черной клеенкой дверь, за которой, судя по табличке, находился подписавший вызов заместитель главного врача по лечебной части.
– Да! – гаркнул внутри простуженный бас.
Старик вошел в кабинет. За заваленным бумагами столом, выпятив пузо и бороду, восседал Кудряшкин.
– Добрый день, – вежливо поздоровался пенсионер. – Вы Зиновий Михайлович?
– Точно, – гадко осклабился психиатр. – А ты тот старый маразматик, терроризирующий соседей? Куницын?
– Как вы смеете так разговаривать, молодой человек? – оскорбился старик. – Вы мне в сыновья годитесь!
– Да пошел ты, мудак! – Заместитель главного врача с хрустом поскреб пятерней волосатую голову. – В гробу я видал таких «папочек»!
Антона Петровича захлестнула волна негодования.
– Не смей хамить, щенок сопливый! – срывающимся фальцетом крикнул он. – Я за тебя кровь на фронте проливал!
– Лучше б не проливал! – погано хихикнул кандидат медицинских наук. – Лучше б к немцам перешел, вместе со всей частью. Глядишь, теперь пенсию бы без задержек получал! В дойч-марках! Гы!
Этого кавалер пяти боевых орденов вынести не смог! Лицо фронтовика налилось кровью, губы побелели, и он обложил бородатого хама отборной руганью. Довольно хмыкнув, бородатый нажал замаскированную под столом кнопку. В кабинет вломились два дюжих гориллообразных санитара с веревками наготове.
– Заявление граждан Кадыковых подтвердилось, – судейским тоном провозгласил Кудряшкин. – Этот тип представляет непосредственную угрозу для окружающих. В «Острое отделение» его, да привяжите понадежнее. Бумаги я оформлю...
– Улю-лю! Трули-трули! Улю-лю, трули-трули! – продолжал гундосить олигофрен. Неожиданно он приспустил штаны и, не поднимаясь с койки, помочился на пол. Нервы Куницына лопнули.
– Сволочи! Фашисты! Ненавижу! – изо всех сил крикнул он. – Я буду жаловаться в Союз ветеранов. Да отвяжите же наконец! Позовите санитара!
К кровати вразвалочку приблизился здоровенный темно-рыжий санитар с маленькими поросячьими глазками и толстыми, вывернутыми наружу губами.
– Заткнись, хрыч! – рявкнул он. – Доктор велел вколоть тебе сульфазин, если начнешь орать!
– Отвяжите! Отвяжите! Отвяжите! – не унимался Антон Петрович, действительно находившийся на грани безумия.