Тем временем Витя, не забывая регулярно прикладываться к бутылке, рассказывал свои сексуальные похождения, которые, как я подозревал, на девяносто процентов были чистейшим вымыслом. Со школьной скамьи он отличался безудержной болтливостью, сочетавшейся с богатой фантазией, и теперь, изрядно выпив, Мелентьев дал полный простор своим талантам. Витя чем-то напоминал деда Щукаря, и его болтовня меня раздражала. Впрочем, как я убедился, не только меня.
– Эй, ты, козел, на полтона ниже! – распорядился урка и выплюнул окурок, норовя попасть Вите в голову.
– Ты что, озверел? – Мелентьев, подавившись очередной байкой, удивленно вытаращился в его сторону.
– Ни хрена себе, это чмо что-то вякает! – Урка повернулся к своим холуям, и те почтительно засмеялись. Наглая рожа урки выражала такое превосходство над окружающими, что мне захотелось дать ему по зубам.
– Ничего, я сейчас поговорю с этим чушком, – продолжал урка, поднимаясь с места.
Он небрежной походкой подошел к Вите, который, предчувствуя неприятности, съежился на стуле, и, широко разведя руки, ударил его ладонями по ушам. Мелентьев выронил стакан. Коньяк пролился ему на штаны. Больше урка не успел ничего сделать, потому что я вскочил на ноги и врезал ему прямым справа в подбородок. Урка, как мячик, отлетел в сторону, с размаху врезавшись в стойку, с которой со звоном посыпалась посуда. Он потерял сознание и, закатив глаза, медленно сполз на пол. Его подданные в удивлении замерли, но затем двое самых храбрых сорвались с места выручать хозяина. Первого я встретил двумя правыми ударами в живот и в голову, а второго пнул ногой в пах, после чего оба свалились рядом с уркой. Один без сознания, а другой – корчась и скуля от боли.
– Ну, кто еще хочет? – Вопрос мой остался без ответа. Остальные восемь парней скромно потупили глаза, не выказывая ни малейшего желания вмешаться. – В таком случае забирайте эту падаль, и чтобы я вас здесь не видел!
Меня раздражали эти шакалы, готовые разорвать на куски любого, кто их боится, и мгновенно поджимавшие хвост, почувствовав над собой силу.
– Ну, живо! А ты, Эдик, – я повернулся к бармену, – дай нам еще бутылку. Да, сколько там с меня за разбитую посуду?
Когда парни ушли, волоча на себе пострадавших и бросая в мою сторону злобно-трусливые взгляды, я снова сел за стол и, не обращая внимания на присмиревшего Витю, принялся молча накачиваться коньяком. Мысли опять вернулись к жене, но под влиянием больших доз спиртного боль в душе несколько притупилась. Проглотив очередную порцию, я полез в карман за сигаретами.