– Замолчи! – рявкнул я, когда моя нервная система достигла критического напряжения. – Иди к своим подопечным и выполняй свои обязанности! Расскажи им про красоту и величие Кавказских гор! А меня оставь в покое!! Я сам знаю, что нужно делать!
Гидесса, не ожидавшая такого сокрушительного ответного удара, лишь раскрыла рот и захлопала глазами. Коля, опасаясь, что и ему достанется, попытался смягчить ситуацию вдохновенным пафосом:
– Не надо ругаться! В эту трудную минуту нам, наоборот, сплотиться надо. Я считаю, что каждый из нас поступил мужественно и перед лицом опасности не смалодушничал.
Немцы, смелея прямо на глазах, стали выбираться из автобуса. Издали они напоминали ощипанных и приготовленных для быстрой заморозки кур. Не меньше десяти особей мужского пола дружно окружили заднее колесо автобуса, после чего замерли, сосредоточенно глядя себе под ноги. Эть как их выдувало с перепугу!
Гидесса отвернулась, дабы не ущемлять мужское достоинство, и без того ущемленное донельзя. Я пошел к лавинному конусу, преградившему нам путь в Адиш, взобрался на него, по пояс проваливаясь в снег, и несколько минут смотрел на шоссе, вьющееся черной змейкой. Когда обернулся, то увидел, что по спине второго конуса бродят люди, и их число с каждой минутой растет. Толпа, издали похожая на колонию муравьев, начала спускаться в нашу снежную ловушку, и до меня донеслись оживленные голоса… Я подумал, что если уйду сейчас, покинув место преступления, то навлеку на себя значительно больше проблем, ежели останусь. Не вся же милиция повально разыскивает меня! Сюда прибудет местная оперативная группа, которая слыхом не слыхивала обо мне. Сыщики будут озабочены только ограблением автобуса, и я облачусь в спасительную для меня категорию пострадавшего.
Пока я гулял, дух туризма и романтики выветрился из салона автобуса окончательно, и теперь там случилась тягостная атмосфера реанимационного автомобиля. Спинки сидений были низко опущены, и немцы лежали на них в таких страдальческих позах, словно их только что вынесли из сталинградских окопов. У многих были расстегнуты воротники курток и рубашек, кто-то закрыл глаза, почти все стонали. Гидесса подходила к каждому и опрашивала, сколько денег было изъято грабителями, какие драгоценности умыкнули негодяи и сколько стоил мобильный телефон. Все эти данные она записывала на отдельном листе бумаги, который был аккуратно расчерчен на строки и столбцы.
А вот Коля поразил меня в самое сердце и едва не вызвал чувство глубокого уважения и даже трепетного благоговения. Присев на корточки, он со стоическим усердием растирал босые зеленоватые ноги той самой старушки, которая пыталась всучить Деду Морозу свои бриллиантовые сережки. Старушка закатывала глаза, наверное, собираясь в самое ближайшее время преставиться от тоски и жалости к себе, но при этом все же тихонечко покряхтывала от удовольствия и слабым шепотом подгоняла Колю: «Йа, йа… Гут, гут!» Коля работал руками так споро, словно неандерталец, добывающий огонь накануне ледникового периода. Он вспотел, мутная капелька повисла у него на кончике носа, но он не позволял себе халтурить и был полон решимости убедить всех в своей доблести.