Филин, продолжая закапывать себе в ухо тихие звуки из телефона, повернулся на каблуках, встретился со мной взглядом и подмигнул. Я хотел ответить ему тем же, но у меня ничего не получилось, словно глаза мои были слеплены из бетона и уже успели застыть.
– Далее! – громко, как с тугоухим, говорил Филин. – Объясняю обстановку. Заложники прикованы наручниками к окнам, окна закрыты шторами, поэтому не советую стрелять наобум. Совет второй: не советую открывать огонь вообще, так как вагон прицеплен к цистернам с бензином. И третье: даже если вы решите пожертвовать заложниками и пустить поезд под откос, предупреждаю вас, что контейнеры с радиоактивными материалами мы спрятали в цистернах. В случае взрыва бензина радиоактивное облако распространится на сотни квадратных километров.
Филин замолчал. Невидимый полковник наносил ответные удары, отчего Филин хмурил брови и отрицательно качал головой. Ему эти удары были все равно что атака назойливых мух.
– Я о том и говорю! – снова ухватил инициативу Филин. – Очень правильные слова! Не будем горячиться и совершать ошибки. Мои условия вполне реальны, и выполнить их не составит большого труда: обеспечьте нашему составу зеленый свет до Бахардена включительно, а там я скажу о дальнейшем маршруте. Дайте диспетчерам команду, чтобы освободили путь следования, остановили, если надо, все встречные поезда; уберите пассажиров с платформ тех станций, через которые мы будем проезжать… Вам надо посоветоваться с руководством? Советуйтесь, полковник, советуйтесь, но не забывайте, что мы уже в пути.
Филин на секунду оторвал телефон от уха, выразительно посмотрел на бородача и пожал плечами, словно хотел сказать: он меня достал!
– Все понятно, полковник, не надо лишних слов! Вам приказали тянуть время, развлекать меня долгими и пустыми разговорами? Все эти ваши военные хитрости мне хорошо известны. Болтовни не будет. Говорить будем коротко и по существу, причем я буду приказывать, а вы отвечать «Есть!» и исполнять приказание… Теперь о грустном: между тридцатым и тридцать пятым километром после Гаремджи мы оставим на насыпи труп проводницы. Мне очень жаль, что так получилось. Никто из нас не хотел убивать эту женщину. Но она вела себя плохо, и я собственноручно проломил ей череп. Надеюсь, это последняя смерть в нашей истории… Прощайте, полковник! Звоните мне только в том случае, если захотите сказать что-либо по существу.
Филин отключил телефон и отдал его сержанту. Я вспомнил, как еще несколько минут назад хотел спать, и удивился. Влад больше не крутил своей бычьей шеей и не раскидывал по вагону вопросительные взгляды. Вопросов уже не было, а если и были, то Влад предусмотрительно стал их экономить. Девчонки напрасно спали и не подавали признаков жизни. Самое интересное уже началось: наши жизни стремительно падали в цене.