Очутившись снова на кухне, я зачем-то посмотрел в окно – нет ли там какой-нибудь тачки или незнакомого мужичка, пасущегося у моего подъезда? Я начинал играть с самим собой. Я был ошарашен ее появлением здесь, мне было – очень мягко говоря – приятно быть с ней наедине, и я всячески внушал себе это. Но с другой стороны, я не верил ей – ни ее словам, которые она уже сказала и готовилась еще сказать, ни ее позе и внешнему виду. А всякое недоверие острым ножичком кромсает возвышенные чувства, эту истину давно еще классики заметили, и потому руками своих героев душили несчастных женщин. И во мне начали борьбу два субъекта. Один изнемогал от любви и был готов носить нежданную гостью на руках, другой же сжался, как пружина, возвел вокруг себя неприступную оборону и приготовился к схватке с коварным и сильным врагом, принявшим образ милого агнца…
Я в очередной раз задел кухонный стол, на пол с жутким грохотом упала пепельница, из которой я не успел выкинуть окурки.
Над домом опорожнилась очередная туча, и крупные, как виноградины, дождевые капли забарабанили в оконное стекло. Стемнело настолько, что я уже не мог различить выражение лица Валери. Мы сидели молча, прислушиваясь к тому, как непогода ломилась в наш маленький, но сухой и теплый мирок. Я попытался наполнить рюмки, но принял за рюмку Валери спичечный коробок, и струйка коньяка полилась на стол.
– Ну вот что! – наконец не выдержал я, вскочил со стула и включил настольную лампу. – Хватит ломать глаза и разыгрывать здесь театр теней.
Валери закрыла лицо ладонью. Я разлил в рюмки все, что осталось в бутылке, выпил и вонзил вилку в кусок рыбы.
– Выкладывай, – сказал я, тщательно пережевывая черствую корку. – Я весь внимание. Я тебя готов выслушать и понять – конечно, в меру своей сообразительности.
Валери смотрела на меня, покачивая в пальцах рюмку. Я чувствовал этот взгляд и старался не поднимать глаз.
– Ну так в чем же дело?
– Я жду, – ответила Валери.
– Чего ждешь?
– Когда ты прекратишь чавкать и посмотришь на меня.
– Это обязательно?
Она поставила рюмку на прежнее место с такой силой, что столик на полметра отъехал в сторону, сложила руки на груди, закинула ногу за ногу, стала смотреть в окно. Кажется, я перестарался. Точнее, не я, а тот субъект, который занял круговую оборону. Стоп! – сказал я себе мысленно, опасаясь, как бы Валери не запустила в меня вилкой.
Я перестал жевать, откинулся на спинку стула и, подражая ей, тоже скрестил руки на груди.
– На побережье у меня больше нет никого, кроме тебя, – сказала она глухим голосом, все так же глядя в окно.