– Кто?
– Богодасыср Олимпиадович!
Я притормозила.
– Кто?!
– Ну директор наш, Ласкин.
– Послушай, Кирюша, – тихо сказала я, – понимаю, что школа похожа на тюрьму, но ведь альтернативы нет, придется отсидеть весь срок до конца. Кстати, тебе уже недолго осталось, прикинь, каково сейчас первоклашкам. Так вот, можешь обзывать директора за глаза как пожелаешь, я не стану читать тебе лекции об уважении к старшим, но мне изволь сообщить его настоящее имя!
– Богодасыср Олимпиадович Ласкин, – засмеялся Кирилл.
Я тяжело вздохнула. Увы, Кирюша плавно въехал в такой возраст, который большинство родителей справедливо считает ужасным. И не знаешь теперь, как себя с ним вести. Начинаешь злиться, он плачет и кричит:
– Ты меня терпеть не можешь!
Станешь оказывать ему знаки внимания, возмущается:
– Я уже не маленький, отстань с подарками!
Одно я знаю точно: нудных нотаций читать нельзя. Лично я, тихая, послушная девочка, все детство просидевшая в обнимку с ненавистной арфой, еле-еле сдерживалась, когда моя мама начинала очередную беседу на тему «Родители плохого не посоветуют, слушай внимательно, хочу предостеречь тебя». Пустое это занятие – уберегать другого от своих ошибок. Спокойствие, Лампа, только спокойствие, начни сначала.
– Кирюша, скажи подлинное имя директора, – попросила я, – не могу же называть его кличкой, которую мужику дали любящие дети. Бего… до… па… надо же! И не выговорить!
– Ага, – кивнул Кирюшка, – я сам долго тренировался: Богодасыср Олимпиадович. Это его родное имечко. Расшифровываю первую часть. Богом данный сын своих родителей! Если сложить начало всех слов в фразе, и выходит – Богодасыср. А Олимпиадовичем он стал тогда, когда его отец ушел от матери. Ласкин посчитал поступок папы предательством и официально поменял отчество. Говорят, он несколько лет потратил, чтобы ему такое разрешили. Ласкин дико злится, есть кто-то его имя путает, по-этому ты лучше сейчас повторяй про себя: Богодасыср, Богодасыср… Ясно?
Я кивнула. В общем, да. В конце концов, ничего удивительного, сама живу с паспортом, где указано имя Евлампия[1].
– Вон он, – шепнул Кирюша, когда мы вошли в вестибюль школы, – Ласкин.
Не успела я открыть рта, как крохотный, лысый мужчинка, размером чуть побольше нашей Фени, подлетел к нам и густым басом заорал:
– Романов! Мать твою привел?
Я вздрогнула, откашлялась и спокойно ответила:
– Твоя мать тут. Здравствуйте!
Но Ласкин, очевидно, был не настроен улыбаться.
– Немедленно отвечайте, как вам удалось воспитать такого!
Толстый палец директора, покрытый пятнами непонятного происхождения, уперся в Кирюшку.