Типун тебе на язык, раздраженно подумала Ольга.
* * *
Она сидела на продавленной тахте; одна ножка у тахты была сломана, ее место занимала стопка книг: в основном современная английская литература, в основном – в подлиннике.
Дядя Боря сидел напротив – на пластмассовой табуретке, похожей на безобразно разросшуюся шахматную фигуру.
– Все было хорошо, – устало повторила Ольга. – Димка… Ты ведь его с детства знаешь, дядь Борь. Он в своем классе три года комсоргом, – она чуть усмехнулась. – Но не ради карьеры… он не способен, Димка… Просто потому, что не мог отказаться… Вот. Все было хорошо, пока не наступил девяносто первый год. Девяносто первый, как у Гюго, да? Независимость! Рынок! Свобода! И все! Нельзя тихо сидеть на своем стуле, как раньше, ждать аванса, ждать получки, тихо сидеть – и получать понемножку, но каждый месяц! Надо двигаться, что-то делать… как-то выкручиваться… А у него ответственность перед семьей, он же ответственный! Но и трусами торговать не может. Ответственный – но не может! И в ночном ларьке не может… Это ладно. Но другие люди находят и другую работу! Он же классный музыкант! Он мог бы устроиться… Не умеет. Но ответственный. Это что же получается, дядя Боря, ему, чтобы себя уважать, надо на грошах своих сидеть в музыкальной школе… И на улице со шляпой стоять…
Оля перевела дыхание. На табуретке перед ней лежала последняя переведенная справка, ей поблагодарить бы Борю и уйти восвояси, но мысль о том, что придется дожидаться сына в пустой квартире, нагоняла на нее тоску. Да и сын наверняка не пойдет на разговор – в последние дни он как мешком из-за угла прибитый – из-за того, что сперли эту проклятую форму…
– Дядь Боря… я тебя не задерживаю?
Ее собеседник чуть заметно усмехнулся. Надо было обладать воистину садистским юмором, чтобы задать такой вопрос пожилому интеллигентному пьянчуге – да за бутылкой вина, да в семь часов вечера…
– Димка… он… ты же знаешь. Я была в первом классе, он был в десятом. Я его с первого класса… смешно? Я уже тогда подумала – этот парень будет моим мужем. И сказала однокласснице, Витке. Так эта Витка через десять с лишним лет была у нас свидетельницей на свадьбе! Всем эту историю рассказывала, но никто не верил. А ты, дядь Боря… он такой красавец… отличник был, медалист. Сколько за ним девчонок бегало, из его, между прочим, класса. Все они сейчас… Нинка на базаре торгует, обрюзгла, опустилась… Людка медсестрой работает, выглядит сейчас на пятьдесят… Мать у нее парализованная. И дочь – без мужа… Почему я это все рассказываю? Они такие девки были… красивые. За Димкой… И Димке они нравились, с Людкой они даже целовались… вечером во дворе, на скамейке… Когда я еще октябренком была. Вот… Такой интересный парень, и с характером… Слава Богу, что у них с Людкой ничего серьезного не было, а то бы он женился. Да, Дима – он женился бы… Он такой. Старорежимный. Про таких в книжках… Но нет. Теперь все будет по-другому. Потому что Димку я отсюда вытащу, ты что хочешь думай, дядь Боря, а я его вытащу хоть за шиворот из этого… из всего этого. Потому что… дядь Боря, для него же главное, что его сын не уважает. А за что его уважать? За кепку… ну ладно, футляр, в который медяки кидать?