Через месяц после аварии Марен вернулась к профессии фотомодели. Друзья Жана-Марка резко осуждали ее. Им казалось непристойным показываться на людях, не выдержав хотя бы года строгого траура. Марен беспечно пропустила их укоры мимо ушей, и скоро страницы «Вог франсэз» опять запестрели ее фотографиями.
Ей необходимо было отвлечься, и, кроме того, Жан-Марк – вернее, его дух, с которым она побеседовала, – не имел ничего против. Живой Жан-Марк, однако, не был так снисходителен. По его завещанию, нотариально заверенному, все его состояние переходило к Марен. Она оставалась единственной наследницей миллионов, которые успел унаследовать он. Но с одним условием. Если ей захочется опять выйти замуж, все наследство автоматически перейдет к душеприказчикам.
Чессер познакомился с Марен через год после аварии. Как только их отношения стали достаточно серьезными, Марен рассказала ему об условии Жана-Марка. Она считала, что он должен знать причину, по которой она не может уехать с ним куда глаза глядят и стать миссис Чессер. Это было бы непрактично.
Чессер согласился.
Марен воспользовалась случаем и поставила свое условие. Она хотела говорить о покойном Жане-Марке, когда захочет, не рискуя возбудить ревность Чессера.
Чессер согласился и на это. В конце концов, рассудил он, ему не составит труда быть соперником мертвеца для живой и чувственной двадцатипятилетней женщины.
Так что Чессеру частенько приходилось выслушивать непосредственные и даже ностальгически-нежные замечания Марен – в ресторане, например, или в кафе: «Мы с Жаном-Марком тоже тут были!» Она вовсе не ставила целью разозлить Чессера. Эти реплики вылетали сами собой. Жан-Марк, бывало, делал так… Жан-Марк мне как-то сказал… Жан-Марк любил… Жан-Марк терпеть не мог… Жан-Марк то, Жан-Марк се…
Сначала Чессеру было не по себе. Потом он перестал обращать внимание, ведь замечания Марен были всего лишь воспоминаниями вслух. Немного спустя Чессер стал думать о Жане-Марке как о старом друге. По крайней мере, хорошем знакомом, хотя он вовсе не был с ним знаком.
Воспоминания Марен не задевали Чессера и не вызывали никаких осложнений. Другое дело – деньги Жана-Марка. Деньги осязаемые и неосязаемые. Большие особняки, дорогие картины и предметы искусства, чистокровные лошади, яхты, самолеты – и контрольные пакеты акций, доли в прибыли и растущие дивиденды. Огромное состояние, которое непрестанно умножало само себя. Умножало скорее, нежели его успевали тратить. Марен швыряла деньги направо и налево – и становилась все богаче.
Едва ли она отдавала себе отчет, каковы истинные размеры наследства, оставленного Жаном-Марком. Ужасно много миллионов, говорила она. Зато Чессер знал точно, каким станет финансовое положение Марен, выйди она за него замуж. Его сбережения – двести тысяч на счету в швейцарском банке – жалкие гроши по сравнению с ее состоянием. А на жизнь Чессер зарабатывал в Системе. Пакеты приносили ему примерно сотню тысяч в год. Часть он отправлял бывшей жене, Сильвии; еще больше съедали налоги. На остаток не мог сносно существовать даже Чессер, не говоря о Марен. Многие из тех, кого Система пожаловала привилегией получать пакеты, сколотили немалые состояния, поскольку большую часть времени проводили, заключая сделки о продаже и огранке своих алмазов. Яркий пример – Уайтмен. Начал он с малого, потом провернул несколько удачных дел – и теперь стоимость его пакета неуклонно росла. Однако путь этот требовал целеустремленности, которой Чессер, по-видимому, совсем не обладал. Его бывшая жена, Сильвия, сказала ему незадолго до развода: «Выглядишь ты прилично, а на деле – растяпа и рохля».