– Меня никогда не привлекали методы работы Системы, – сказал он.
Уотс вежливо кивнул, но промолчал.
– Взять, к примеру, мой последний пакет, – продолжал Чессер с коротким смешком.
– Да, излишней щепетильностью они не страдают, – признал Уотс. Он смотрел вниз, словно Система лежала у его ног. – Разумеется, без правил не обойтись, но надо и совесть иметь.
Чессер молча кивнул, поощряя Уотса к откровенности.
– Взять хотя бы моего друга, – рассказывал Уотс. – Отдал Системе без малого тридцать лет. В январе у него обнаружили рак. В последней стадии. Безнадежный. Он умрет еще до конца года.
Уотс остановился. Он явно не собирался продолжать. Чессер не понял, при чем тут Система, и спросил об этом. Уотс поколебался, но желание говорить пересилило.
– Каждому, кто проработает в Системе тридцать лет, полагается пенсия. После смерти служащего ее получает семья. Мой друг умрет на год раньше срока, но Система не делает исключений. Страховка слишком мала, а за его семьей нужен уход. У него больная жена и малолетняя дочка.
– Он объяснил все это Системе?
– Да, конечно. Там посочувствовали, но сказали, что для назначения пенсии требуется полных тридцать лет.
– Ублюдки.
Уотс задумчиво кивнул.
– Они собрали совет директоров и решили ради такого случая сделать исключение – пойти на разумный компромисс, как они выразились.
– Очень благородно с их стороны.
– Они согласились на двадцать процентов. Им, наверху, конечно, виднее, – но разве это справедливо? Все годы он вкалывал ради каких-то двадцати процентов пенсии? Должно быть, большие дельцы всегда нечисты на руку.
Чессер вслушался в тон сказанного и понял, что умирающий от рака друг – не кто иной как Уотс. Он поспешил переменить тему и протянул руку к лежащему на столе алмазу.
– Гранить его будет Вильденштейн.
– Чудесно, сэр, – Уотс был явно польщен.
– Скорее всего, под овал. Вы ведь так предлагали?
– Да, сэр, – застенчиво ответил Уотс.
– Мне бы хотелось показать вам готовый бриллиант.
– Я был бы рад, сэр.
– Знаете что, оставьте мне свой домашний телефон. Я позвоню, как только камень будет готов.
– Когда примерно, сэр?
Слава Богу, Чессеру не пришлось говорить: на следующий год.
Поздним вечером Чессер остановил лимузин перед мастерской Вильденштейна на Хопландштраат, в Антверпене. Марен осталась сидеть в машине, погруженная в книжку под заглавием: «Жизнь до жизни и после смерти». Это был подарок Милдред. Чессер сказал, что проведет у Вильденштейна не больше часа, и предложил Марен пока прогуляться по городу. Она никогда не была в Антверпене, но по пути из аэропорта он успел ей изрядно надоесть. Чопорный городишко, однообразный и скучный. Марен и в голову не приходило, что в сотне футов от нее, за углом, стоят тот самый дом и мастерская, где великий Питер Пауль Рубенс отдавался зову красок. Некоторое время там же жил и Ван Дейк. Марен посчитала, что Чессер, зная, как она скучает без него в машине, поскорее разберется с алмазными делами.