Ведь я всегда была с ними в нужный момент.
Хотя мне было всего двенадцать-почти-тринадцать, мама доверяла мне присматривать за девочками, когда уединялась в своей «студии» или уезжала на много часов в Сейнт-Джордж в галереи.
– Ты ответственная девочка, почти как настоящая мама, Ронни, – однажды вечером сказала мне мама, после того как Беки обожгла руку. В то утро Беки очень хотела посмотреть, как я готовлю яйца. Она приподнялась на цыпочки, чтобы лучше все видеть, и обожгла руку о сковороду. Мама сказала, что у меня «хватило хладнокровия» не паниковать и не плакать, как, наверное, сделала бы бабушка, отчего стало бы только хуже. Из курса оказания первой помощи, который преподала мне мама еще в первом классе, я помнила, что обожженное место надо обязательно охладить. Я подставила руку Беки минут на пять под струю холодной воды, а потом приложила лед, завернутый в толстое полотенце, и скрепила все повязкой. Затем я побежала к нашим ближайшим соседям, в дом миссис Эмори, и она отвезла нас в клинику «Пайн Маунтин», в десяти милях от нас, как раз на полпути от нашего дома до Седар-Сити. В клинике врач, молодая женщина, закрепила повязку сеткой. Она разговаривала с Беки таким тихим и ласковым голосом, что в тот момент я поняла, что хочу стать врачом. Я даже подумала, не произошел ли этот случай для того, чтобы показать мне мою стезю.
Когда рука зажила, у Беки остался лишь маленький шрам на пальце. Наш педиатр, доктор Пратт, сказал, что не смог бы сделать все лучше. Оставалось только отвезти Беки в больницу, но в радиусе пятидесяти миль от нас не было ни одной больницы. Мы жили на краю большой сосновой чащи. Это место даже нельзя было назвать городком, скорее это было поселение для таких людей, как мой отец, любивших простор и свободу.
Поэтому в тот день, когда мои сестры погибли, врачи и не смогли приехать к нам, а я была всего лишь ребенком. Доктор Сассинелли, наш сосед, находился в больнице, и все это означало, что никто не мог спасти моих сестер.
Мама и папа все время твердили мне: в том, что произошло, нет моей вины. В их глазах и в их голосе я читала, что они винят во всем себя. Я не должна была чувствовать себя виноватой в том, что не сумела найти помощь, – ведь было уже слишком поздно; в том, что не смогла взять папин пистолет, – ведь папа в тот день отправился на охоту. К тому времени, когда я открыла дверь и увидела то, что навсегда изменило мою жизнь, все уже произошло. Когда люди из полиции спрашивали нас, почему дети оказались без присмотра, мои родители возмутились. Они защищали меня, говоря, что я всегда была очень ответственной девочкой. Я сделала то, что могла. Я была храброй. Они сказали, что ни один родитель не мог предугадать, что такой человек, как Скотт Эрли, найдет это уединенное поселение, и уж ни одному родителю точно не пришло бы в голову, что он схватит серп, который папа оставил у амбара. Этот подаренный родителям серп и стал орудием убийства, принес в наш дом смерть.