Я уверена в этом вопреки тому, что Бог щедро наградил меня, даровав и радость, и свет. Я упорствую в своем упрямстве, потому что сердцем ощущаю собственную правоту. Моя мама сказала бы, что я выказываю непокорность уготованной мне судьбе, ведь у Бога для каждого из нас есть чудесный – предначертанный Божественной дланью – путь. Мама любит меня, несмотря на мою воинственность и наивность. Я верю: то, что я сделала, возможно, и было частью этого чудесного пути, и он должен открыть что-то новое и моим родителям.
Оглядываясь назад, я понимаю, что смерть Беки и Руги была подобна затмению, которое я наблюдала в шестилетнем возрасте. На какое-то время все исказилось и потемнело. А затем солнце вернулось, и все осталось, как было, кроме нас самих. Мы пережили темноту в полдень, и это так испугало нас, что мы разуверились даже в силе великого светила. Смерть моих сестер была больше, чем сумма всех наших жизней. Все жертвы преступлений воспринимают свою жизнь разделенной на две части. Жизнь «до» всегда радужная. Если у меня тогда болело горло или я уставала от работы, достаточно было собраться и сказать: «Раз, два, три, за дело!» Все спорилось в руках. Если проблемы слишком давили, я давала себе отдохнуть. Я просто думала о том, что даже безоблачный день может быть омрачен внезапным порывом ветра. Теперь любое воспоминание окрашено для меня в особые тона. Обычный день моего детства «до» теперь представляется мне самым счастливым на свете. Память любит шутить над нами, но все же.
Я внезапно переношусь мыслями в тот день, когда мы с Беки и Рути ехали верхом на Руби, и девочки сидели передо мной. Как только на горизонте показался ручей, мы спрыгнули на землю. Беки попыталась поймать солнечный зайчик на воде.
Наверное, тот факт, что в последний год только я осознавала, что мы стали жертвами затмения, лишь усугубил ситуацию. Мама носила джинсы для беременных, она готовила еду, танцевала под любимую музыку и играла с Рейфом. Я ждала этого годы. Но родители отдалились от меня, потому что их согревал покой, дарованный им за то, что они простили Скотта Эрли. После этого мы уже не могли быть прежней семьей, ведь они решились на шаг высшего милосердия – или глупости. Только новое потрясение могло снова вернуть нам единство, утраченное, как мне казалось, навсегда.
Я стала делать первые шаги, чтобы получить свободу. Или совершить возмездие. В то время я не мыслила такими категориями.
Я начала брать уроки вождения у одного немолодого мужчины, который приносил сыр дли Джеки и Барни. Несмотря на плохое зрение, у него было несколько учеников. Серена тоже помогала мне. Если она не была занята в театре драмы, а я была свободна от работы в храме, где мы запаковывали овсяные хлопья и зубную пасту в большие коробки, мы ездили с ней по извилистым горным дорогам, как герои какого-нибудь шоу из семидесятых годов. У Серены была маленькая «Хонда», которую родители подарили ей на семнадцатилетие, но так как ей лучше удавалось делать педикюр, чем водить машину, Серена передавала руль мне. Даже элементарный разворот давался ей с трудом. Я умела шить, я умела прекрасно держаться в седле, но все-таки я не могла вести машину без риска для наших жизней. Мы съезжали на обочину, откуда нам, двум хрупким девушкам, приходилось выталкивать двухтонную машину.