В кресле перед настольной лампой с абажуром мне виделась фигура гигантской женщины с папиросой в зубах.
– Очухался? – грубо спросила она, даже не обернувшись.
И тут я заметил, что эта дама из Валгаллы, достойная руки и сердца самого Зигфрида, с большим увлечением ковыряется в моем бумажнике. Из тьмы комнаты неслышно выступила юркая фигура маленького человека с большим острым носом. Наконец-то они доискались до сути, развернув кальку с изображением водопроводных путей военной гавани Вильгельмсгафена.
– Но… где же код? – вдруг спросил долгоносый по-английски, но с непонятным для меня акцентом.
– Обшарь ему карманы, – повелела громадная баба.
Подошвой ботинка этот мерзавец наступил мне на лицо.
– На кого работаешь? – был поставлен вопрос.
– Фирма известная… керамика и обжиг кирпича…
Я понял, что пришло время действовать. Это даже хорошо, что он наступил на меня. Я так удачно крутанул его за ногу с вывертом коленного сустава, что он с воплем покатился в угол. Но я, вскочив с полу, тут же перехватил его и швырнул, словно мешок с отрубями, через всю комнату… В конце своего краткого, но выразительного полета, достойного цирковой арены, долгоносик опрокинул со стола и вульгарную бабищу с дымящейся папиросой, а вместе с ней рухнула со стола и лампа.
Стало темно. Во мраке ярко пылал лишь окурок папиросы, докатившийся до меня. Я раздавил его, погасив. Тишина…
– Интеллидженс Сервис? – спросил я.
Ни гугу. Но сценарий требовал своего развития.
Пришлось чиркнуть спичкой, чтобы осветить искаженное болью и ужасом лицо червеподобного долгоносика.
Я взял его за глотку и встряхнул. Приложив несколько раз затылком об стену. После чего он обрел дар речи.
– Я… албанец, – сказал он.
– Отпустите меня.
– Кто тебе платит, сволочь?
– Вот эта лахудра…
Я пожертвовал второй спичкой, осветив лицо женщины.
– Мне плевать, кто вы… Но вы так бездарно работаете, что в полиции на Александерплац, уверен, уже заведена на вас карточка.
– К чему эти угрозы? – спросила дама.
– А к тому, что мне вас не жалко…
На шум драки и наши голоса сбежались обитатели соседних номеров, явился и молодой портье-мальчишка.
– Зови полицию, – кратко велел я ему.
Скоро она явилась, и ражий детина представился:
– Вахмистр гаванской полиции Эрнст Енике.
– Видите, что со мной сделали? – сказал я ему, показав свою разбитую голову. – Где это видано, чтобы честный немец в своем же отечестве страдал из-за какой-то швали?
В конторе полиции я дал свидетельские показания, а в лапу Енике я сунул целый «манлихер». Боже, как он ему обрадовался! Я предложил ему вернуться в гостиницу: