Я снова промолчала. Мне было неинтересно беседовать о бренности собственного бытия, и я торопилась к Карпухину.
– Ладно, пиши объяснение, – сказал капитан.
– Какое объяснение?
– Почему ходишь по чужому пропуску.
– Я же сказала…
– Сказала, а теперь напиши.
Я подвинулась к столу, достала шариковую ручку и написала объяснение. В нем я постаралась нарисовать свой образ в зловещих красках, а Витин – в светлых, пастельных тонах.
Капитан прочитал объяснение и сказал:
– Ну ладно, иди…
– А пропуск?
– За пропуском пусть Лапин придет. Выговор ему дадим за передачу документа.
– Лучше дайте мне выговор, – попросила я.
– Тебе – это уж само собой…
Я растерялась, сидела молча. Мой выговор меня не огорчал, но я понимала – что это будет значить для Вити: он просто сойдет с ума и попадет в сумасшедший дом, о котором утром говорила Гальченко.
– Я ведь не с какими-то намерениями пришла. Я здесь работаю.
– Еще бы ты с намерениями пришла, мы бы тут с тобой не говорили…
– Я больше не буду, – пообещала я.
– Очень хорошо, – похвалил капитан и спрятал в стол Витин пропуск.
– Господи… – расстроилась я. – Ну неужели нельзя поверить?
– А чем это ты такая особенная: тебе верить, другим не верить. Тогда давай всем верить, снимем посты, иди кто хочешь.
Я молчала.
– Знаешь, сколько стоит этот объект?
Откуда мне знать…
– Не знаешь, – с мрачным удовлетворением сказал капитан. – А кирпичи бы потаскала, так знала б…
Я повернулась и пошла. Все было ясно и необратимо.
Голубоглазый милиционер стоял на своем посту и улыбался мне оттуда широко и доверчиво. Я хотела свернуть в круглый зал к Карпухину, поскольку я была внутри главного корпуса, но милиционер указал мне на выход. Находиться в главном корпусе без пропуска не разрешалось никому, даже установленной личности.
Я вышла на улицу и увидела режиссера программы Карпухина.
Отношения у меня с ним четкие и размытые одновременно. Два месяца назад, когда я только поступила на работу, Карпухин попросил меня съездить к автору, которому было заказано шесть серий детектива. На работу автор не выходил, а дома телефона у него не было.
Жил этот человек за городом, час сорок в один конец на электричке. По-моему, это была уже не Московская область, а Калининская или Великолукская.
Стояла оттепель, что-то среднее между осенью и зимой. Я шла по долинам и холмам, проваливаясь в грязь до половины земного шара. Стучалась в незнакомые дворы.
Наконец я нашла нужный дом, но меня не впустили даже за ворота.
– Он на работе, – сказала жена, приотворив калитку, и грустно добавила: – Он так плохо себя чувствует…