Значит, я до последнего дня не буду знать: лечу я или нет.
Шестнадцатое июля. Шестнадцать часов. Билета нет. И женщины, которая занимается билетами (ее зовут Римма), тоже нет.
– А что мне делать? – спросила я консультанта.
– Ничего. Ждать.
Я выхожу во двор и смотрю на ворота. Пошел дождь. Я раскрыла зонт и смотрю сквозь дождь.
Появляется Римма. Она медленно, задумчиво идет, как будто сочиняет стихи. А может быть, и сочиняет. Дождь сыплется ей на голову, стекает каплями с очков. Римма видит меня и, чтобы не тянуть неопределенность, издалека отрицательно качает головой. Билета нет.
Я обомлела. Раз в жизни судьба дает мне шанс. Я, правда, не знала – зачем пригласил меня великий Феллини, но приехала бы и узнала.
А сейчас получается, что я не поеду и ничего не узнаю.
Римма подошла ко мне. Я захотела заглянуть в ее глаза и возмутиться в эти глаза. Но глаз не видно. Стекла очков забрызганы, как окна. Римма целый день промоталась без обеда, устала, промокла и хотела есть. У меня шанс, а ей-то что с того?
Я спросила упавшим голосом:
– Что же делать?
Римма пожала плечами и бровями, при этом развела руки в стороны. Жест недоумения.
Забегу на сутки вперед: семнадцатого июля в десять утра в аэропорту города Рима меня встречали переводчица и шофер из гаража Беттони. Федерико Феллини ждал дома. На час дня был назначен обед.
Самолет приземлился. Все вышли. Меня нет. Запросили «Аэрофлот»: такой на борту не было.
В иностранную комиссию полетел тревожный факс: «Куда подевалась синьора Токарева?» Получили ответ: «Синьора прилетит в другой день и другим рейсом, поскольку ей не смогли достать билет. Чао».
Валерио Беттони прочитал факс и спросил у переводчицы:
– Скажите, а Токарева писательница?
– Да, да, – заверила переводчица. – Известная писательница.
– А почему ей не достали билет? Так бывает?
– Значит, бывает.
– А как это возможно? – снова спросил адвокат.
Клаудиа развела руками и пожала плечами.
Валерио Беттони снял трубку, позвонил Федерико и отменил обед. Русская задерживается. Ей не обеспечили билет.
– А синьора Виктория эксриторе? – усомнился Феллини.
– Да, говорят, что известный писатель.
– Вы поздно сообщили?
– Нет. Я послал факс за полтора месяца.
– Тогда в чем дело?
Беттони пожал плечами и бровями и отвел одну руку в сторону. Другой он держал трубку.
Жест недоумения замкнулся.
Все люди всех национальностей недоумевают примерно одинаково. Хотя почему примерно? Совершенно одинаково.
Беттони положил трубку и посмотрел на переводчицу.
– Умом Россию не понять, – вспомнила переводчица.