Но или у меня, действительно, не хватало энергии, необходимой для применения русского способа, или китайцы обладали особенным искусством кормить насильно, только я убедился в ближайшие дни, что из моего решения ничего не выходит.
Немного погодя в мою палатку зашел офицер, разговаривавший со мной на площади. Его звали Ванг Чао. Оказалось, что он три года прожил в Париже, заканчивая там свое военное образование. Оказалось также, что он усердный чтец «2000 года» и хорошо знаком со статьями моими и Пижона, он очень спокойно и весело сообщил мне, что доктору предстоит казнь крысой, а для нас будут назначены другие, каждому своя.
— И женщинам? — спросил я.
— Да, и женщинам. Я лично этого не одобряю. Я бы их отдал в жены китайцам — это гораздо полезнее. Примесь чуждой крови нам не повредит: мы легко ассимилируем чуждые народности. Но Ду глух на это ухо… Их казнят, а потом и вас. Но сегодня казнят только доктора; вы будете присутствовать при казни, а затем, с разрешения маршала, я освобожу вас и г. Пижона и вы можете осмотреть наш лагерь и познакомиться с вашими коллегами.
— Какими коллегами?
— Военными корреспондентами… У нас тут есть представители китайских, японских, тибетских, сиамских газет. Мы ведь не дикари.
В это время послышался звук трубы.
— Это сигнал к началу казни, — сказал офицер. — Мы встретимся на площади, теперь пойду к вашим дамам.
На площади я снова увидел своих товарищей и маршала Ду в толпе офицеров. Вскоре привели доктора, уже предупрежденного об ужасной казни, которая его ожидала. Лицо его было подернуто зеленоватой бледностью трупа, борода, вчера еще черная, поседела; он не мог идти, и палачи тащили его под руки.
Его уложили, полураздетого, навзничь на каком-то специальном деревянном станке и привязали руки и ноги к кольям.
Затем помощник палача, раскалив докрасна на жаровне железные щипцы, провел ими по животу нашего несчастного товарища, от одного бока до другого.
Ужасающий вопль вырвался из груди жертвы, а помощник провел щипцами вторую полосу немного повыше первой.
Палач взял небольшую клетку с крысой, поднес ее к телу истязуемого и осторожно приоткрыл как раз над отверстием, которое прожег щипцами помощник.
Крыса скользнула в отверстие. Она грызла внутренности несчастного; это было ясно по страшным судорогам, сотрясавшим его тело, и дикому вою, в который превратились его крики…
Обе подруги мисс Ады лишились чувств, их головы бессильно повисли над колодками. Мисс Ада казалась каменным изваянием. Я чувствовал, что готов потерять сознание.
Но нас увели. Не помню, как я добрел до своей палатки. Ужасный крик преследовал меня. Наконец, он стал ослабевать и мало-помалу затих.