Схватив цепкими руками за шиворот куртки, ребята поползли к траншее, потащив за собой немца.
Джулька, постояв несколько секунд на месте, поглядев на хозяев, побежала следом.
Через несколько минут Васо и Шика добрались к траншее, втащили немца и облегченно вздохнули.
Вокруг еще свистели пули, но ребята уже были у себя под надежным прикрытием матушки-земли.
Джулька тут же, обессиленная, свалилась на плащ-палатку.
Кто-то из солдат поднес ей банку с водой, и она жадно стала пить, приходя медленно в себя, затем стала дышать ровнее, облизывать рану.
Мы смотрели на нее, измученную, окровавленную, а санитар стал ее ощупывать, желая обнаружить место, откуда сочилась кровь. Он занялся нашим бесстрашным другом, а остальные окружили чуть живого немца.
Самохин осветил фонариком пленного и увидел на изодранной куртке знаки фельдфебеля, толкнул его ногой и обернулся к Джульке:
– Что ж ты, милая, натворила? Не могла уже притащить живого? На кой бес нам эта дохлятина? Приволокла бы сюда нам живого, мы бы тебя поблагодарили!
Сделав шаг к собаке и увидав, как она тяжко дышит, ранена, опустился на корточки, придвинув ближе к ней банку с водой.
– Пей, дорогуша, хоть дисциплину нарушила, без приказа бросилась в бой, но придется на этот раз тебя простить. – И нежно погладил по окровавленной шерсти: – Ты уж гляди за ней, санинструктор, приведи в полный порядок…
А сам подошел к немцу, нагнулся над ним, прислушался.
– Дышит, товарищ взводный! – махнул рукой дядя Леонтий, дымя цигаркой. – Черт его не возьмет! Здоровый как бык. Очухается скоро.
И в самом деле, через несколько минут фельдфебель открыл мутные, залитые кровью глаза, что-то стал мямлить.
– А ну, Профессор, подойди поближе, переведи, что этот молодчик брешет… – кинул Самохин.
– Так он же без сознания. А ну-ка, ребята, – сказал Ашот, – откройте форточки, нечем дышать… Гад испортил начисто воздух…
Он снял баклажку, откупорил ее и хлюпнул немного воды на немца.
– Скорее проснись, не придуривайся!
– Брызни еще немного! – кинул Шика Маргулис. – Кажется, жив…
– Да, хорошо Джулька его обработала. На всю жизнь запомнит, – добавил Васо. – Вот это у нас «санитар» – настоящий! Ну и Джулька!
Саша Филькин опустился на колени возле немца, приложил ухо к его изодранной Джулькиными зубами груди и поднялся:
– Жив, сволота, жив, мои дорогие, мои славные синьоры. Сам черт его не возьмет!
Санитар стал хлестать фельдфебеля по щекам, приводить его в чувство. Приподнял, прислонил к стенке, поднес к его губам консервную банку с водой.
– Пей, пей! Гут пей! – сказал Самохин, глядя на оживающего фельдфебеля. – Пей! Нам нужен живой фриц, а не дохлятина. «Язык» нам нужен до зарезу. Понял?