Женевьева, не торопясь, прошла по залу сквозь толпу. Когда она подошла, Гортензия улыбнулась и подставила ей щеку для поцелуя:
— Наслаждаешься, cherie?
— Еще как. — Женевьева присела на подлокотник ее кресла.
Гортензия протянула пустой бокал полковнику:
— Еще один мартини, пожалуйста, и пусть они сделают его чуть посуше. — Полковник послушно щелкнул каблуками и удалился. Гортензия взяла сигарету из портсигара племянницы и, когда та поднесла ей зажигалку, как бы невзначай бросила: — Что-то сорвалось. Я вижу это по твоим глазам. Что случилось?
— Прим появился не вовремя. Он все знает. Гортензия весело улыбнулась, помахав рукой кому-то на другой стороне зала.
— Что ты не Анн-Мари?
Женевьева увидела полковника, возвращающегося назад с бокалом в каждой руке. Она тихо ответила с улыбкой на лице:
— Я была направлена сюда Мунро, чтобы меня предали. Это цель спектакля. Я только что узнала об этом от Прима. Грязное дело с самого начала. Между прочим, Рене мертв.
Это известие мгновенно стерло улыбку с лица Гортензии. Женевьева взяла ее за руку:
— Держись, любовь моя, держись стойко. Эта ночь будет очень, очень длинной.
Полковник уже стоял рядом с ними, галантно протягивая Гортензии ее бокал. Женевьева погладила тетушку по щеке.
— Теперь возьми себя в руки, — сказала она ей, смеясь, и отвернулась.
Женевьева автоматически взяла бокал шампанского с подноса, который нес проходивший мимо официант, но его мгновенно выхватили у нее из рук.
— Нет, нет, Женевьева, — сказал Прим. — Ясная голова — вот что вам нужно сегодня вечером.
Она даже не обернулась, просто взглянула на него в зеркало. Он выглядел очень спокойным, как всегда, безупречно ухоженный, ордена сверкают, на шее Рыцарский крест. Он ждал ответа со спокойной, даже печальной улыбкой. Между ними снова возникла интимность, и это было совершенно ясно написано на лице.
— Стало быть, никаких послаблений? — спросила она.
Оркестр заиграл вальс, он наклонил голову, слегка поклонившись:
— Может быть, еще один тур?
— Почему бы и нет?
Они кружились в танце, он легко обнимал ее. Она не забыла улыбнуться генералу, проносясь мимо него, заметила фельдмаршала Роммеля, вежливо разговаривавшего с тетушкой. Сверху из тени на них мрачно взирали портреты предков.
— Штраус, — сказала она. — Далекий крик Эла Боули. Вы играли со мной, предупреждали или вам просто нравится мелодия?
— Мы подошли к опасной черте, — мрачно заметил он. — Для нас обоих, я думаю.
— Ну, раз вы так считаете.
— Да, именно так, поэтому давайте обговорим детали. В конце вечера, когда фельдмаршал уедет, вас проводят в ваши комнаты, вас и вашу тетушку, как обычно. Разница будет состоять в том, что я поставлю часовых у ваших дверей.