А вдруг оно не сойдется в плечах? А вдруг широко в груди?! Не раздумывая ни секунды, она рванула поясок своего старенького, домашнего, уже тесного платьица. Поспешно расправилась со шнуровкой, стянула платье через голову и, как в водопад, нырнула в запахи шелков.
Сначала была мягкая темнота; потом она ощутила, как падает вдоль тела бархатная юбка. Потом она вынырнула, посмотрела вниз и увидела себя – незнакомую, в потрясающих переливах ткани; обернулась к Аальмару:
– Застегни… Ой, застегни скорее…
Не говоря ни слова, он осторожно принялся застегивать крючок за крючком, а девочка испуганно прислушивалась к своим чувствам: не жмет ли? Не свободно ли?!
Платье сидело, как влитое.
Она подошла к зеркалу; перед ней стояла юная принцесса в дивном наряде, но почему-то растрепанная, как веник. Она счастливо засмеялась – и поймала отразившийся в зеркале взгляд Большой Фа.
Смех застрял у нее в горле. Старуха смотрела с явным, холодным, презрительным осуждением.
Девочка обернулась; Аальмар улыбался, но ей показалась, что его улыбка слегка натянута. Слегка неестественна; радость от подарка стала вдруг меркнуть, таять, уходить. Она что-то не так сделала? Что именно? Почему?..
– Тебе нравится? – спросил Аальмар. Ей показалось, что он огорчен. Или удивлен, но тщательно скрывает это чувство…
– Очень, – сказала она шепотом, но от радости не осталось и следа. Что она все-таки сделала?!
– Причешись и выйди, – попросил Аальмар. – Я хочу, чтобы все…
Он говорил, а она видела только, как шевелятся его губы. Аальмар вышел; дождавшись, пока дверь за ним закроется, старуха презрительно скривила губы:
– В твоем возрасте пора иметь хоть чуточку стыдливости… Заголяться в присутствии жениха – видано ли?
Девочка смотрела на нее растерянными, полными слез глазами.
Она могла бы напомнить, как Аальмар ухаживал за ней во время болезни – обтирал, мыл, переодевал… Тогда ей и в голову не приходило стыдиться Аальмара… В чем она провинилась теперь? Или виной ее новое, изменившееся тело?..
– Аальмар решит, что я воспитала тебя бесстыдницей, горько призналась старуха. – А зачем ему бесстыжая жена?..
Слово «бесстыжая» стало тем пределом, за которым удерживать слезы бесполезно.
Рыдания скрутили ее, как хозяйки скручивают белье. Ничего не видя перед собой и желая лишь немедленно умереть, она забилась в угол, подметая пыль полами своего чудесного платья; захлебываясь слезами, услыхала, как отворяется дверь, как негромко беседуют голоса, как Аальмар говорит непривычно раздраженно:
– Она ребенок! Только ребенок, не требуй от нее лишнего и не выдумывай глупостей!..