– Да не знаю я… На кладбище ищи…
Игар похолодел:
– Она умерла?!
Старик скрутил из пальцев фигуру, отгоняющую злых духов:
– Дурак… Спроси… на кладбище, а я не знаю…
Игар подумал, что еще не так давно напуганный старик вызвал бы у него жалость. Еще совсем недавно.
Никогда в жизни он не видел таких огромных кладбищ. Город мертвых примостился под боком у города здравствующих; знатные покойники целыми семьями обитали в каменных дворцах, о которых ни один живой бедняк и мечтать не смел бы. Не столь почитаемые мертвецы довольствовались надгробиями, а бедным и неудачливым приходилось впятером-вшестером делить одну большую общую могилу.
Впрочем, хозяевами кладбища оказались вовсе не покойники. В быстро наступавших сумерках Игар приметил три или четыре огонька – среди надгробий жгли костры, ветер то и дело приносил запахи дыма и снеди. Огромных размеров нищенка, баюкавшая сверток с младенцем на ступенях старого склепа, оглядела Игара неторопливо и пристально – как невесту на смотринах.
– Милый, подай несчастной женщине…
Голос нищенки оказался странно тоненьким, будто надтреснутым; Игар замялся, решая, заговаривать или уходить.
– Подай, милый, – повторила женщина с нажимом, и глаза ее странно блеснули. – А коли денег нету, так что ты тут шатаешься, милый…
Сверток с младенцем уже небрежно лежал на ее колене. Женщина покачивала ногой, грязные пеленки подрагивали в такт, и Игар испугался вдруг за покой младенца; будто желая развеять его страхи, нищенка лениво запустила руку в недра свертка и вытащила оттуда длинный, кривой, ржавый кинжал:
– А поди-ка, милый…
Надтреснутый голос несчастной женщины захрипел и превратился в сиплый баритон простуженного мужика.
Их было четверо, и они жили не то бранчливой семьей, не то дружной стаей – толстяк, зарабатывающий милостыню с помощью парика, накладной груди и тряпичного свертка в руках, считался главарем. Спустя несколько минут Игар познакомился и с прочими – десятилетний мальчишка умел часами неподвижно лежать в завязанном мешке, а коротконогий крепыш то и дело «забывал» мешок среди товаров на базаре; улучив минутку, пацан выбирался наружу, хватал все, до чего мог дотянуться, и, спрятавшись обратно, смирно дожидался подельщика.
Четвертым членом семейки была худосочная, чуть придурковатая девушка, успевшая за свою короткую жизнь побывать и проституткой и платной гадальщицей, пока, наконец, не обнаружился ее единственный несомненный талант: она безошибочно чувствовала ложь. Услуги ее время от времени требовались и купцам и бандитам; на время делового разговора ее прятали за шторку, и, вечно смущенная, прячущая глаза, она выносила затем приговор: этот говорит правду, а этот врет. Ей никогда не платили особенно щедро, зато несколько раз пытались задушить; Игар ей понравился.