Они вышли к дальнему концу прогалины. Глазам Владислава предстала свежесрубленная балка, прикрепленная между двумя здоровенными, в три обхвата дубами. С нее свисали уже подготовленные веревки. Пять, нет шесть.
Под ней стояло нечто вроде широкой скамьи на длинных ножках.
«Вот и конец пришел, – почти без страха подумал силезец. От бесовского воинства ушли, а христиане, стало быть, повесят? А может, сам Бог сам решил за нас? Может, неугодно ему, чтобы мы сделали дело? Наказует человеков через нее, а мы идем, получается против?»
Ругнув себя черным словом, за неуместный богословский спор с самим собой, Владислав прикинул шансы к спасению. Его ведут не особо надзирая, даже не связали. Понятно, почему не связали. Вон, лучники с арбалетчиками вокруг насторожено смотрят на обреченных, да и прочего народа, вокруг, как мух на кухне. Только и ждут, как стрелу выпустить в слугу сатанинского. Ну, если сейчас схватить стражника – вот, хотя бы того, что горделиво задрав нос, шествует слева, оглушив, прикрыться им как щитом, а потом к тому арбалетчику справа, хватая Матвея… Нет, не успевает. Пока доберется до него, будет уже утыкан стрелами, как еж. Да и не будут они, чувствуется, жалеть своего, а на таком расстоянии стрела проткнет их обоих. А если…
Виселица была совсем уже рядом. Крепкая веревка, такая выдержит еще десятерых после Владислава.
И говорить этим что-либо бесполезно. Они слушать не станут, а если и выслушают, так только для того, чтобы посмеяться, или напоследок отходить плетью.
Рядом с орудием казни стоял длинный стол, застланный красным сукном.
За ним сидело несколько человек – толстый монах, тип в кафтане с тем же самым крестом в венке на груди – только на этот раз не нарисованным, а вышитым – видимо представлявший тут особу «герцога Константина» и еще несколько. Все по форме – обычный для земель уже сгинувшей империи герихт[61] с шеффенами и отирающимся здесь же палачом: чтобы не тратить время на исполнение высоких приговоров. Сколько раз он стоял перед точно таким же!
– Покайтесь грешники! – яростно закричал монах – видно он-то и был судья, – Покайтесь, прежде чем предстанете перед Судией Вышним!
– Каемся, каемся, – пробурчал стоящий рядом чернобородый (только сейчас Владиславу бросилось в глаза, что борода у него – точь-в-точь, как у Ирода. Владислав невольно встретился взглядом с ним, тот в ответ странно посмотрел на силезца, и подмигнул. Или показалось?
– А почему, святой отец, нас не сжигают, како положено нечестивцев богомерзких? – спросил вдруг чернобородый, обращаясь к распорядителю казни.