– Дурак, что ли? – не сдавался Кошатник.– Какими хлопушками? Я, бля, на Сенной мужика знаю – из черных следопытов, он классную взрывчатку продает. Сушеную.
– Говно тебе сушеное толкнут, а не взрывчатку! – отрезал лидер.– Сапер хренов. Ты по химии сколько в школе имел?
Кошатник скромно промолчал.
– Короче,– сказал Николай,– мессу проведем на кладбище. Смоленском. И по простому ритуалу…
– По простому? – Кошатник скривился.– Без баб?
—…С нами будет новичок,– не обратив на него внимания, продолжал Николай.– Проведем втроем. Вы будете служками, новичок – четвертый. И смотри, Кошатник, без задвигов! Если не можешь, я вместо тебя другого возьму. Новичок нам нужен, так, Славик?
– Угу. Парень крутой.
– Поглядим,– буркнул Кошатник.
– Глядеть буду я! – зло отрезал Николай.– А ты – выполнять. Не нравится – свободен!
– Это еще поглядим, кто свободен,– отвернувшись, пробубнил себе под нос Кошатник.
– Что-то сказал? – осведомился Николай.
– Ничего.
Кошатник все же его побаивался. И не зря.
– Следующая встреча – в четверг. В восемь вечера. Здесь. Кошатник – на тебе свечки и живность. Славик – все остальное, кроме железа. Все. Разбежались.
Три сатаниста дружно встали и двинулись в разные стороны. Кошатник все время оглядывался. Напрасно. Как раз за ним-то никто не следил.
Звонок застал Онищенко в дверях.
– Да! – гаркнул он в трубку.
– Павел Ефимович, это Караскина,– зачастил дребезжащий голосок.
– Какая Караскина? – озадачился опер.
– Которой вы поручили за Плятковскими следить.
– А… – Онищенко тут же добавил в голос елея.– Глафира Захаровна! Простите, что сразу не узнал. Забот столько, знаете…
– Он пришел, охламон этот! – перебила его старуха.
– Сами видели? – Онищенко замахал в окно водителю патрульной машины: погоди, мол, минутку!
– Сама не видела, но музыка орет. Приезжайте быстрее и арестовывайте!
– Еду! – рявкнул Онищенко.
Через десять минут он уже сидел в квартире бдительной бабки.
Музыка, точно, гремела. Вероятно, те самые блэк-металлисты с плаката Куролестовой-младшей. Ощущение было такое, словно динамики выставлены в окна.
Бабкина моська, забившись под стол, жалобно подвывала. Онищенко ее понимал.
– Что же вы его не арестовываете? – допытывалась бабка.
– Нельзя, Глафира Захаровна,– наставительно пояснял Онищенко.– Я же говорил: преступная группировка. Надо остальных выследить.
– А за преступную группировку срок больше? – загорелась пенсионерка.
– Намного!
– О, это хорошо,– вздохнула «добрая» старушка.– Когда его выпустят, я, слава Богу, уже помру.
Онищенко позвонил Логутенкову: