- Вечер добрый этому дому, всех благ ему и достатка! - произнес гость, выпрямившись.
- Кому вечер, а кому ночь, - сказал вместо приветствия мирошник.
- Хе-хе, правильно подметил! - весело согласился гость. - Я вот тоже думал: а не поздновато ли? Но люди говорили, что у тебя допоздна окошко светится, мол, сильно не побеспокою.
- Слишком много они знают. За собой бы лучше следили, - недовольно пробурчал хозяин.
- Глаза всем не завяжешь, а на чужой роток не накинешь платок, осторожно возразил гость. Он подошел к столу, наклонился к мирошнику и прошептал на ухо: - Выручай, друг, мучицы надо смолоть, три мешка всего.
Гости, понимаешь, нагрянули, а в доме ни горсти муки.
Я уж и соседей обегал - но у кого сейчас выпросишь?!
Выручи, а я тебе заплачу.
Гость вынул из кармана серебряный ефимок, повертел его перед носом хозяина, кинул на стол. Мирошник, как комара, прихлопнул монету ладонью и охрипшим вдруг голосом сказал:
- Заноси мешки, - а когда гость вышел из горницы, полюбовался монетой, спрятал за икону Николая-угодника и вышел на крыльцо.
Во дворе, освещенном яркой луной, стояла телега, в которую был впряжен жеребец без единого светлого пятнышка, даже белки глаз бьыи фиолетовыми, словно от долгого трения о веки въелось в них маленько черной краски или крови и перемешалось. Хвост у жеребца волочился по земле, передние колеса должны бьыи давно уже наехать на него и оторвать, но почему-то это до сих пор не случилось. Гость достал из телеги три больших мешка с зерном, взвалил их на плечи и играючи отнес в мельницу.
Мирошник проводил его удивленным взглядом, почтительно крякнул, проявляя уважение к недюжинной силе, а потом недовольно гмыкнул, потому что из хлева вышла сгорбленная старушка в белой рубахе до пят, с растрепанными длинными седыми космами, длинным крючковатым носом, кончик которого чуть ли не западал в рот, узкий и беззубый, лишь два темных клыка торчали в верхней десне, да и те во рту не помещались, лежали на нижней губе и остриями впивались в похожий на зубило подбородок, поросшей жиденькой своей бороденкой. В руках она несла ведро молока, и хотя шла быстро, м^олоко даже не плескалось. Спешила она, чтобы первой выйти со двора, не столкнуться с мирошником у ворот. Поняв, что не догонит ее, мирошник произнес:
- Мне бы хоть кринку оставила. Я уже и забыл, какое оно на вкус молоко!
- Все равно ты доить не умеешь, а жена у тебя померла. Посватай меня, для тебя доить буду, - сказала она и, шлепая губами, засмеялась.
- Какая из тебя жена, карга старая! - обиделся мирошник.