После того, как каждый из участников (а это были всё те же преподаватели школы и приглашённые консультанты по спецдисциплинам) отведал главное блюдо, воздавая должное кулинарному мастерству повара и запивая это дело айраном,[43] Чёрный Пёс пересел к Ивану Ивановичу и сказал, воспользовавшись, как и прежде, одним из наречий нахского языка:
– Я вижу, ты всё понял правильно. Лучше жить и бороться во имя отечества, чем умереть под забором, как беспородная собака…
Иван Иванович был согласен. Он считал, что ещё слишком молод, чтобы умирать.
– …Ты закончил обучение, – продолжал Чёрный Пёс. – И я увидел, что ты приложил для этого немало сил…
Иван Иванович поблагодарил за столь высокую оценку его более чем скромных успехов на поприще разведки и диверсионной деятельности.
– …Но это всего лишь учёба. А скоро тебе предстоит вступить в настоящую войну…
Иван Иванович выразил радость от скорой перспективы участия в «настоящей войне».
– …Ты должен быть готов к тому, что эта война будет долгой и кровопролитной…
Иван Иванович и в этом не сомневался.
– …На этой войне у тебя не раз возникнет соблазн изменить нам. Ты можешь устать, ты можешь почувствовать разочарование, ты можешь усомниться в правильности нашего общего дела. Я хочу предостеречь тебя. Аллах не прощает измены, и мы не простим её тебе. Все твои заслуги будут забыты в тот день, когда ты изменишь нам…
Иван Иванович изобразил огорчение, демонстрируя собеседнику свою лояльность и как бы даже удивление, что ему (ему!) до сих пор не доверяют.
– …Я хочу, чтобы ты это знал и помнил.
Чёрный Пёс замолчал, требовательно глядя на Ивана Ивановича. Чего он ждал от него? Что тот прекратит игру и честно признается в своём нежелании работать на какие-либо разведки?
«Это просто смешно», – подумал Иван Иванович.
– Я знаю, – сказал он, не моргнув глазом (чужой пристальный взгляд его тоже научили держать). – И помню.
На этом беседа закончилась. Их пригласили отведать кофе и шербеты.
(Санкт-Петербург, январь 1997 года)
Новый, тысяча девятьсот девяносто седьмой, год Иван Иванович встретил на платформе Московского вокзала. Он был один – наконец-то без опеки. Он прошёлся по скрипящему снежку, глядя на огромные светящиеся буквы над зданием вокзала: «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ»; в руке Иван Иванович нёс простой кожаный портфель, в котором находились смена белья, зубная щётка и свежий номер «Огонька», купленный в поезде. Во внутреннем кармане пальто Ивана Ивановича лежал паспорт с мурманской пропиской. Резидент по фамилии Иванов вдохнул морозный воздух и улыбнулся.
(Мурманск, сентябрь 1998 года)