Пупсикова с Попугаевой заверили его, что дела лучше всех.
– А я вас искал! – продолжал Ягун.
Пуп и Поп вежливо улыбнулись.
– Как узнал, где мы? Все думают, что мы в Москве, – спросила Попугаева.
– Семь-Пень-Дыр подсказал.
Услышав имя «Семь-Пень-Дыр», Пупсикова с Попугаевой не умерли от радости.
– А! Жук этот… – сказали они.
Ягун спросил, почему они назвали Семь-Пень-Дыра жуком, однако ответа не получил.
«Если и вся встреча выпускников будет такой же, то стоило ли ее затевать?» – подумал Ягун. Он ощутил себя человеком, которому больше всех надо и который, как результат, чаще прочих получает по мозгам.
Он вручил Пупсиковой и Попугаевой приглашения.
– С двадцать третьего по двадцать шестое? Не знаю, буду ли я свободна, – озабоченно сказала Попугаева.
Она открыла еженедельник и принялась перелистывать его, держа его так, чтобы Ягун не мог заглянуть. Однако играющий комментатор и без того видел, что все страницы еженедельника чистые, если не считать единственной записи «Зубы» где-то в районе двадцатого.
– Ну хорошо… возможно, я смогу выбраться, – сказала Попугаева великодушно.
Пупсикова выпендривалась гораздо меньше. Она честно сказала, что у нее на двадцать четвертое записана только одна собака, которую отлично можно перенести на любой другой день. Да и вообще, вероятнее всего, хозяин еще до двадцать четвертого поступит с ней так, как Герасим поступил с Муму.
– Его собака – неизлечимая дура! Она все грызет и всюду пачкает. А еще лает и кусается, – заметила она.
– Ее оклеветали.
– Почему?
– Слишком много недостатков для одного несчастного пса, – сказал Ягун.
Пупсикова пожала плечами. Ей было все равно.
– Ты будешь есть? – спросила она.
– Не будет! Он небось у Дыра нахлебался чаю! – ответила Попугаева, и обе захихикали одинаковым смехом, как Бобчинский с Добчинским.
– Вы совсем не изменились, девочки. Все такие же, – сказал Ягун задумчиво.
Попугаева с Пупсиковой перестали смеяться и напряглись.
– Ягун, я тебя люблю! – сказала Попугаева.
– Какое совпадение! Представь, я тоже себя люблю! – сказал Ягун.
Он как-то сразу понял, что фраза «я тебя люблю» в устах Попугаевой означает всего-навсего, что он ее достал.
Ягун про себя выругал того санитара, который забыл закрыть дверь в палату № 6 и выпустил оттуда двух этих кликуш. Он попрощался и хотел уже уйти, когда в комнате появилось еще одно действующее лицо. Робкий парень лет двадцати трех с большой родинкой на подбородке.
– Э-э… Я тут… Могу я увидеть белого мага Веру? – спросил он робко.
– Я Верб! – гневно поправила Попугаева.
Поняв, что пришли не к ней, Пупсикова мигом утратила к парню интерес. Зато лицо у Верки стало сосредоточенным, как у хирурга, намеревающегося вырезать аппендикс каменным ножом без наркоза.