– Ты сама решила поиграть в разведчицу или тебе приказали? – спросил он почти дружелюбно.
– Какая разница? – с неубедительным вызовом ответила Аля.
Парень поморщился.
– Только не надо изображать из себя комсомолку в гестаповских застенках. Ответь на вопрос и все. От этого зависит, что мы с тобой сделаем через минуту: свернем шею или отпустим. Ясно?
Яснее быть не могло. Алевтина еще раз заглянула в рыбьи глаза лазутчика и поняла, что сворачивание шей для него является процедурой даже более привычной, чем чистка зубов. Она почти услышала, как хрустят, ломаясь, первый и второй позвонки и, падая, глухо стучит о пластиковый пол ее мертвое тело. «Нет, лучше дожить до шейного остеохондроза», – почему-то подумала Аля и прошептала:
– Сомов.
– Я не ослышался? Генерал Сомов? – переспросил все еще стоящий за ее спиной чернокожий без всякого акцента.
– Два – ноль, – несколько озадаченно пробормотал белый, почесывая нос. – Пристегни ее к чему-нибудь. Еще пригодится.
Негр козырнул и, легко подняв Алю за плечо, подтолкнул к массивной балке грузового крана. Щелкнули, застегиваясь вокруг балки, наручники. Коротко прошипел пневмоинъектор, и разведчица провалилась в тяжелый сон.
– Что скажешь? – спросил белый чернокожего, когда они остались одни.
– Хитрый лис, этот Сомов, что еще можно сказать?
– Очень содержательно! – язвительно заметил белый и вновь склонился над прибором.
– Грузи его, – сквозь вату полузабытья донесся до Павла сочный бас. – «Побудку» не программируй, надо будет – вручную поднимем.
В затылке пульсировала тупая боль, тяжелые веки приподнимались лишь на миллиметр, и сквозь эту символическую смотровую щель Паша видел неясные очертания трех серых фигур. Он чувствовал, что его укладывают на удобное ложе и прикрепляют к телу датчики. «Саркофаг». Лучшего карцера не придумаешь. Только к чему такие почести? Тех, кто дрался с лазутчиками в двигательном отсеке, просто убили, а его заботливо погружают в анабиоз. Или их только нокаутировали? Или его консервируют не диверсанты? Голос незнакомый… Паша попытался открыть глаза пошире. Нет, это все-таки они; костюмы, маски, гренадерское телосложение… Что-то надо сделать, чтобы не дать им включить камеру… Что? Павел шевельнул рукой. Боль пробежала по предплечью, плечу, шее и снова уткнулась в ноющий затылок. Нужна всего лишь щель. Щель между крышкой и пазом в корпусе, в который она должна войти. Тогда газ вскоре выйдет, через восемь-девять часов перестанут действовать инъекции, и можно будет вновь включаться в процесс борьбы за выживание. Трудноватая задача, но выполнимая для ветерана трех суперопераций и одной локальной войны. Пальчик. Мальчик с пальчик. Больше нечем. Мизинец левой руки. Пожалуй, да. Назад его, конечно, не приклеить, но валяться здесь бесчувственным манекеном хуже в сто сорок раз! Павел сосредоточился и сжал кулаки. Что это? В руке по-прежнему была зажата «батарейка» – миниатюрная газовая граната. Пилот собрал всю волю и резко, одной кистью выбросил гранату наружу. Зверская головная боль чуть не лишила его сознания, но главное – не позволила ему как следует задержать дыхание. Паша закашлялся и заморгал. Слезоточивый газ окутал диверсантов, но, казалось, не причинил им никакого вреда. Один из них громко высморкался и, подойдя к камере, удивленно уставился на Павла.