Вряд ли дона Хуана прельщала столь замечательная карьера, но все же, как ни крути, он не мог не понимать, чем грозит попытка сбросить “овечью шкуру”. Шевалье д'Орбиньяк и сам был изрядным докой в премудростях рукопашного боя, на всякий же случай, для экстренного пробуждения смирения промеж самозваных Божьих слуг, среди ветвей притаились Иван Подкова и еще один сечевик, кондициями разве что только самую малость уступающий могучему ватажнику. Однако их помощь не понадобилась. Спустя несколько минут я уже шептал чуть слышно испанцу, надвинувшему капюшон едва ли не на самый подбородок.
– Меа culpa [69], – речь моя была путаной, бессвязной, едва различимой и то и дело перебивалась долгими лирическими отступлениями, своеобразным попурри из воспоминаний детства и сетований на бренность всего сущего.
В начале мы планировали подкинуть испанцам при помощи исповеди еще, как выражался Лис, полведра дезы. Однако, поразмыслив, оставили эту затею. Закончив молоть ерунду, я откинулся на подушки и демонстративно забылся, сопровождая “потерю сознания” театральным стоном. Чересчур картинно для англичанина, но в самый раз для пылкого уроженца Иберийского полуострова.
– Похоже, отходит! – прокомментировал Лис. – Не будем ему мешать. Все-таки ж не каждый день высочеству-то приходится ласты склеивать! – Он в скорбном молчании вывел моего “исповедника” из покоев, причитая: – Ой, шо будет, шо будет! На кого ж ты нас покинул и где ж мы тебя теперь будем искать!
Расчувствовавшийся маркиз, уже полностью вошедший в роль, продиктованную взятым напрокат одеянием, с грустью выдавливал из себя слова утешения, но тут, без объявления антракта, на импровизированную сцену выскочил Франсуа дю Плесси, размахивая обнаженной шпагой.
– Шевалье! В городе измена! – завопил он, демонстрируя недюжинный талант притворщика, вполне унаследованный его великим сыном. – Каналья тюремщик, прельстившись богатой взяткой, отпустил маркиза де Агиляре. Тот бежал, переодевшись священником.
Тут взгляд растревоженного лейтенанта, точно случайно, упал на скорбную фигуру, маячившую около Лиса. Он уставился на святого отца так, будто лишь сейчас заметил его.
– А это кто? – Кончик шпаги опального аристократа ловко подцепил край нахлобученного капюшона, открывая взору раскрасневшееся от напряжения лицо испанца. – О-ла-ла!
При этих словах бесстрашный дон Хуан рванулся вперед, точно выброшенный с места пружиной. Мгновение – и он бы, сбив с ног Франсуа, ринулся вниз по лестнице, нещадно топоча свежевымытые “настоящей мегерой” полы. Но не тут-то было! Предусмотрительно выставленная вперед Лисовская нога четко и недвусмысленно положила конец испанской авантюре. Над головой поверженного гранда блеснул клинок, и он, должно быть, уже готов был распрощаться с жизнью, когда услышал жесткий командный окрик Лиса: